«Дама в черной перчатке» и другие пьесы. В. Г. Шершеневич

торчит тупое оружье

      Телеграфных присевших столбов,

      Там весна ощупывает голубыми ручьями,

      Страстнея и задыхаясь, тело земли,

      И зеленое «Христос Воскресе» листами

      Леса́

      К небесам

      Возвели!

      И скоро в черной краюхе по́ля

      Червями зелень закопошится и взлягут

      Широкие уши лопухов, безволя,

      На красные глаза осовеющих ягод.

      И там, где небо разошлось во все стороны,

      В ночнеющем прорыве крутых облаков,

      Сумрак нескоро промашет полетами ворона,

      А луна ли вскопнет этот сумрак сохою клыков.

      И я – поэт – веснею плоско,

      Прорастая грибами растущих поэм,

      И в темном лесу мой отвечный тезка

      Песни сбивает в лиловеющий крем.

      Ну, что же?! Так значит: литься

      И литься,

      Истекая стихами, как светом луна,

      И с кем-нибудь надобно мне полюбиться,

      И нужно кавычками сцапать «она!».

      И вот у гроба! И, словно на лоб нули,

      Полезли глаза, в которых ржавеет карью боль.

      Когда все пути от странствий набухли и лопнули,

      Пусть и сердце течет, как моя водяная мозоль.

      Мйр, раненый скукой моею навылет,

      Оскаля березовый просек во тьму,

      До конца безнадежно и вычурно вылит

      В лохань этих букв вековых «почему».

      Из-за дач выходит девушка. Развинченной походкой напоминает босоножку она. И руки, как босоножки. Знает, что профиль у нее интереснее фаса, и все время держится в профиль ко всему. Взгляд ее расплывается в весеннем просторе, как чернила на промокательной бумаге. И, увидя поэта, делает большую кляксу. Большую черную кляксу.

Девушка:

      О чем грустнеете? Посмотрите: как в тосте

      Сталкиваются фужеры, эти ветки стучат!

      Поэтичную грусть на взвей-ветер бросьте,

      Улыбнитесь на пляску веселых звучат!

Поэт:

      В городе, богатом стуком и мучью,

      Где в улицах серьги фонарей висят,

      Где залив моря, точно грудь проститучья,

      Вываливается из корсета камнистых громад,

      И на этих грудях прыщами желтеет пена,

      А утесы жмут морскую ладонь,

      И витрины глотают пастью бессменной,

      Как в цирке факиры, рекламный огонь,

      Где город перебросил на ленте бульваров суму,

      Незримую даже и мне – поэту,

      Там видал я его, застывшего ни к чему,

      Считавшего минуты, как нищий монеты.

      Он привычным лицом улыбнулся мне,

      Сознался навыклым тоном в обидах,

      И вот я беспомощен и снова весне

      Отдаю свой мечтательный пламенный выдох!

Девушка:

      Посмотрите: у меня чуть-чуть незабудки,

      Я тоже весеннюсь и любить прихожу!

      Растеряв на дорогах февральские шутки,

      Ни о чем не тужу.

      Ведь время такое, притягивающее, мокрое!

      Дни проходят небыстрым гуськом!

      И я, наполняясь похотью до́ края,

      Не могу