Ополченский романс. Захар Прилепин

этой стороны тоже лежал один человек, на боку, с открытым ртом.

      Пришлось проехать ему по ногам.

      На миг возник нелепый страх, что человек сейчас вскрикнет и начнёт ругаться.

      Пробитые колёса издавали разнообразные шумные звуки: свиристели и будто хлестали разлапистыми крыльями по дороге.

      Всё мнилось, что за автомобилем кто-то на многочисленных ногах бежит, – посматривал в зеркало: нет, только чернели изуродованные джипы.

      Дорога была белая, в нетронутом снежке: по ней за всё утро ещё никто не проезжал.

      Из расстрелянных окон дуло, и в салоне кружились снежинки.

      Он ожидал, что скоро понесутся навстречу машины: военные, медпомощь, – его остановят, будут допрашивать, цветы тем временем совсем помёрзнут и повянут…

      Но странным образом никто не появлялся.

      Блокпост на въезде в город тоже оказался пуст: впервые за последние полгода.

      Так и докатил.

      Вид машины с пробитыми колёсами и без стёкол не слишком удивлял редких прохожих. За минувшие месяцы они видели сотни таких машин; и в каждом дворе ржавело по дюжине: с драными бортами и вывороченными капотами.

      Заглушил мотор. Бережно взял цветы и шампанское, вышел под мягкий снег.

      Подумал: закрыть машину, или не стоит? Всё-таки закрыл: зачем отвыкать от прежних привычек.

      Поднялся, постучал, открыли.

      Всплеснула руками: ой, цветы, ой, шампанское.

      – Выйдешь замуж? – спросил сразу; голос всё не возвращался, словно спрятался где-то внутри.

      – Куда выйти? – напугалась она. – Я ж и не одета совсем, господи. А чего у тебя кровь?

      – Замуж выйдешь? – повторил снова, чуть твёрже.

      – Выйду, выйду, конечно, – наконец расслышала она. – Ты чего весь в стекле-то?.. Милый ты мой, непутёвый…

      – Путёвый, – сказал.

      И вдруг добавил, вдыхая тёплый вкусный воздух:

      – Курицей пахнет у тебя.

      Шахта

      Надо было брать весь город, пока не пришли военные.

      Много военных и много техники, как в Харькове.

      И пока не приехали ультрас.

      Много ультрас, и с оружием, как в Одессе.

      Администрацию в городе тогда уже взяли, а здание милиции – нет.

      Засылали своих ходоков через знакомых ментов – предлагали оставить здание миром – но главный милицейский начальник тянул время и выгадывал: а вдруг всё переменится.

      Здесь явился Лютик и говорит:

      – Всё, капец. Немцы в городе.

      Самого Лютика было ничем не напугать, но выражался он так, словно нарочно сеял панику.

      Весил Лютик сто с гаком туго перевитых жилами килограмм, а позывной ему дали от слова “лютый”.

      “Немцами” уже тогда называли враждебных украинцев с той стороны.

      – Где? – спросил Лесенцов, позывной “Комбат” – хотя никаким комбатом он не был.

      Лютик назвал адрес. Самая окраина города.

      – У меня там дружок живёт, одноклассник, – пояснил Лютик. – Его дом как раз напротив.

      Лютик был местным.

      Лесенцов