Ополченский романс. Захар Прилепин

Даже приобняла его.

      Семья!

      Как она забеременела, он и не понял.

      Ребёнок родился хлипкий.

      Дочка новорождённого ненавидела.

      Всерьёз боялся, что она его загубит.

      Отцовские чувства пробуждались медленно; росли криво.

      Здесь явился бывший муж.

      Оказалось, что бывший муж никого не бросал, и не уехал в Россию навсегда, а сидел там в тюрьме, и тосковал по семье, ни о чём не догадываясь.

      Развод, пока сидел, оформили за взятку; правда, из квартиры выписать его так и не смогли.

      Жена несколько лет подряд всерьёз думала, что всё как-то обойдётся.

      Ему ведь дали восемь лет, по особо тяжкой. В двадцать три бабьих года – восемь казались огромным сроком: была уверена, что на четвёртом десятке она в старуху уже обратится. Но явился он в её двадцать шесть, освобождённый условно-досрочно: так скоро, будто никуда и не уходил.

      – Слушай, нам надо поговорить, – сказала жена второму мужу – и таким тоном, будто он был виноват во всём произошедшем больше всех.

      – Далеко не убредай, – велел первый, только что вернувшийся из тюрьмы, муж. – Потом я с тобой побазарю… А то дальше поминки у тебя, так и не познакомимся.

      …вышел во двор, на детскую площадку; впервые в жизни подумал о самоубийстве: как всё-таки хорошо – висеть здесь удавленным, под деревьями.

      Уехал к себе, в барак; квартира отсырела по углам; за отошедшими обоями шуршали тараканы, по матрацу тоже что-то ползало.

      Но заснул с удовольствием, крепко.

      Мог бы запить – но ещё до армии понял, что с алкоголем у него нелады: всякий раз жутко блевал, и следующий день лежал в лёжку. Травку курил иногда, но тоже в меру, и без того удовольствия, что испытывали, скажем, однополчане.

      Обещанного разговора не случилось. Он заглянул к бывшей только раз, дней через десять: забрать какие- то документы и вещи. Возле самой двери, уже поднявши руку к звонку, вдруг услышал, как страстно кричит жена.

      Ей было хорошо.

      Некоторое время стоял, оцепенев. Потом, тихо ступая, пошёл с четвёртого этажа вниз: ни о чём не тоскуя, никого не жалея.

      Документы восстановил понемногу сам.

      Одёжки старший брат подкинул.

      Пока, раскрыв шкаф в прихожей, брат выбирал из вещей и обуви, что ещё годится в носку, его хабалка нудела, стуча ножом на кухне и говоря о младшем в третьем лице:

      – А чего он его пустил, уголовника? Мужик он или кто? Сказал бы: теперь я здесь живу, вымётывайся!

      Она-то с самого начала знала, что муж подружки сидит; но братьев вовремя не оповестила.

      Старший в это время раздражённо искал второй ботинок не новых, но крепких берцев.

      Взвесив тот, что держал в руке, поднялся и, прямо через весь длинный коридор, запустил в жену. Загрохотала посуда, жена умолкла.

      – Нашёл второй? – спросил брат. – Ага, давай.

      Младший молча и бесстрастно передал.

      Старший с уверенным замахом бросил вослед вторым берцем.

      Брак с бывшей женой расторгли за такой же величины взятку, что и заключили.

      Однажды