1991. Дивный сон. Рукопись, найденная в тюремной камере. Сергей В. Бойко

сострадая и переживая от бессилия помочь, тонкий во всех отношениях Давид. Волька с глубокомысленным видом стоял над своей одеждой, не одевался; стоял, стоял – да как вдруг повалился навзничь, как захохочет!

      – Дурак ты! – обиделся на него гнусаво сквозь платок Серега.

      Тут прыснул неожиданным смешком Давид, а Серега захлюпал носом, но не засмеялся, затаил обиду, и Давид почувствовал это и поперхнулся. А Вольдемар был уже спокоен, – сел, обхватив колени, уставился на ползущий месяц и спросил громко:

      – Слышь, старая, а за что это они тебя?

      – А за гаданье-предсказанье, – без определенной интонации отозвалась старуха басом.

      – Это как же? Не сбылось, что ли? Обманула?

      Старуха вышла из воды, отжала на себе лохмотья и неторопливо подошла к Вольке, встала над ним. Волька с удивлением отметил, что хоть и была она во всем светлом, а все равно казалась черной – темнее ночи, прямая и крепкая, как железнодорожная шпала.

      – От чего же – не сбылось? – усмехнулась она. – Сбылось. Точь-в-точь!

      – И что же ты им такого наколдовала?

      Старуха уселась рядом, переспросила как бы для разгону:

      – Наколдовала-то?

      И вдруг закричала:

      – Эй, паря, кончай кровь лить! Вылазь на починку. Вот так.

      Серега без разговоров повиновался.

      – А наколдовала-то? Да на что человек способный? Угадать да помочь. Не боле. Не Господь. Раз угадал – значит, предвидел, ясновидящий. А кто помог – остановил или подтолкнул – тот заклятье положил, колдун. Ну, как там дела, паря?

      – Действительно! – приподнялся на локте Серега. – Перестала!

      – Ну и славно. Руками-то не тронь. Полежи еще чуток. Вот так. Молодец. Послушный. Далеко встать даст – послушание-то.

      – А сама-то ты колдунья или ясновидица? – не отставал Волька.

      – Ишь, прыткий! Перемешано в жизни-то. Слово – оно двояко действо имет. Вот скажу какому: помрешь завтра! А он возьми да и помри. Что это будет, как по-вашему?

      – Стечение обстоятельств? – предположил несмело стоящий в мокрых трусах Давид.

      – Как же! – усмехнулся Волька. – Сама его и кокнула потом.

      – Есть доля в твоих словах, – согласилась старуха. – А быват-то как? Скажу: помрешь! Да токо просто так – кому ни попадя – тако слово не брякну. У каждого есть свой кровоток в душе. И если подойти внимательно, то и знать сумешь, где там у него место узко. На то и бей! Вот так. А уж какому дам это мое слово – тот и почнет его думать и переживать. День, ночь, день. А к тому-то вечеру, Бог даст, и опрокинется-а!!!

      Старуха заорала-захохотала так, что месяц оборвался с неба и пошел рябью у берега, под мостом эхо запрыгало, а у возвращавшегося из загородного парка дежурного троллейбуса слетели токоприемники с проводов, и рассерженный водитель долго не мог установить их на место.

      – Слово – оно всегда магическу силу имело! – отсмеявшись, заявила старуха. – Токо позабыли люди. Обтелепали слова. Брякают, что ни попадя. Вот слова-то и стали