Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том шестой. Нелли Шульман

смеявшаяся над ранеными гладиаторами. Он пожалеет, что явился сюда, мерзкая сука, – лицо Гурвича дышало сытым спокойствием.

      – Председатель суда тоже такой, – Павел оценил гладкорожего карьериста с партийным значком, – второй судья – женщина, но не стоит рассчитывать на ее снисхождение, – тетка с халой на голове недовольно поджала губы, – а третий судья постарше, – почти седой человек с интересом рассматривал Павла.

      – Он читал мои книги, – Павел узнавал этот взгляд, – по возрасту он мог сидеть, то есть, как сейчас говорят, стать жертвой незаконных репрессий, – как и ожидал Ария, прокурор настаивал на пятнадцати годах лишения свободы.

      – Семен Львович попросит семь, – они решили, что пять все-таки слишком мало, – по закону среднего арифметического я могу получить одиннадцать, – Павлу стало горько, – восемьдесят пятый год, до которого надо еще дожить. Сорока лет мне не исполнится, но Паоло станет подростком, а я не увижу, как он вырастет…

      Павел очнулся от скрипучего голоса карьериста: «Гражданин Левин, вы признаете свою вину?» Павел поднялся.

      – Не признаю, граждане судьи. Я не имел отношения к преступных махинациям, – наклонившись к помощнику, Ария что-то пробормотал. Адвокат укоризненно двинул бровями.

      – Не имел, – упрямо повторил Павел, – я виновен только в трагической гибели гражданки Штейнман, убитой мной в состоянии аффекта, а остальное дело сфабриковано Комитетом Государственной Безопасности СССР, – пожилой судья нахмурился, – где я работал, если можно так сказать, на внештатной основе, – Паук яростно взглянул на него, – кстати говоря, в зале присутствует… – ему не дали договорить.

      – Последнее слово закончено, – судья повел рукой, милиционеры почти насильно усадили Павла на скамью. Он бросил взгляд на дверь.

      – Гурвич, разумеется, испарился, – Павлу стало весело, – черт с ним, имеющий уши да услышит…

      Ему опять пришлось вставать. Председатель важно сказал: «Суд удаляется на совещание».

      Дальнюю платформу Ярославского вокзала отгородили железными щитами, надежно закрывающими перрон. Заходящее солнце золотило серые крыши вагонзаков. Чемоданы и рюкзаки лежали горой на асфальте, конвоиры держали на поводках рычащих овчарок. Ветер донес на перрон обрывки музыки.

      – Солнце в небе светит мудро, молодеет древний край, – знакомый голос Кобзона плыл над путями, – от Байкала до Амура мы проложим магистраль, – над входом в вокзал трепетал кумачовый лозунг: «Приветствуем будущих героев комсомольской стройки!»

      Павел заметил транспарант только краем глаза. Автозак из Бутырской тюрьмы остановился прямо у входа на платформу.

      – Я мог бы сейчас ехать на БАМ, – понял он, – корреспондентом от «Правды», но вместо этого мне придется прокатиться на восток за казенный счет, – солнце грело бритую наголо голову. Павел еще не привык к новой прическе.

      – Если это можно