Эмпирика любви, Евангелие от…. Вячеслав Панкратов

мне имя, имя – это счастье.

      Скажи мне имя Бога и Любви.

      Среди дождей, ноябрьского ненастья

      не бойся, только имя назови.

      И дальше – говори всегда стихами

      и реже – прозой, можешь даже петь,

      пусть так же тихо, как вода в стакане

      трепещет перед тем как замереть.

      Скажи мне имя. Это – счастье, имя:

      твое узнать и в сердце укрепить,

      ловить его, как мотылька в камине

      и крохами, как эту воду пить.

      Лелеять языком, губами трогать,

      щекой касаться где-то на груди,

      к себе прижать и охранять под тогой

      неведомой придуманной любви.

      Носить в себе и звуком любоваться

      его слогов и гласных, просто петь…

      И – боже мой! – уже не сомневаться,

      что с ним ты счастлив даже умереть.

      Скажи мне имя, это имя – искус,

      надежда жить, смеяться и искать.

      Секрет ли в том, как остро нежен привкус

      желания ласкать, ласкать, ласкать…

      Было

      «Лучше падать, чем стоять на месте…» – было…

      «Зачем ты прячешь от меня глаза…» – было…

      «И даже воздух пахнет женщиной…» – было.

      …Ссора – не ссора: ночь недомолвок,

      мелочных, маленьких, недоказуемых.

      Кажется, тени сотканы из уловок

      и до конца невысказанных сказуемых.

      …Утро – расходимся, пряча взгляды.

      День – протаскиваешь ожиданием.

      Вечер – многим куда-то надо,

      а ты – ягненком, как на заклание, —

      тупо.

      Болтаться по улицам не менее глупо,

      чем круглым фонарем на столбе.

      Еду домой, к себе.

      Улицы, здания, люди, парадная,

      Ночь,

             чем сегодня порадуешь?

      Лестница, дверь, комната, и на столе —

      клочок бумаги, ключом прижатый.

      Не верю!

      Настежь двери,

      лестницу – прочь, – в ночь,

      улицу глазами охватывая,

      ногами хватая ее поперек.

      – Стой! (зеленый огонек).

      Скорее, вокзал, давай, уезжает!

      – Кто? Жена?

      – Она, не знаю.

      Нажми, папаша. К черту – слова.

      Седая качнется голова:

      – Нажмем, пожалуй.

      Жалуй ли, не жалуй,

      но за красными огнями уже не угнаться.

      Только расталкиваемые на перроне

      пассажиры злятся.

      А она – в вагоне.

      Мысли – вскачь: что делать?

      Небо, земля, пространство, —

      все сжатое до предела

      рвется протуберанцами:

      К делу!

      К делу, мысль! К делу, мозг,

      мозг, который еще не выдавал.

      (Давал, все давал, что было, не пряча.)

      Прячу, прячу слезы мужского плача.

      Плача ли, стона? Все – внутри.

      Снаружи – безмолвен, как безъязыкая

      колокольня Ивана Великого.

      Улица безликая шевелится силуэтами,

      вопросы топорщатся лапками креветок:

      чего испугалась?..