Эмпирика любви, Евангелие от…. Вячеслав Панкратов

курносость, большущий рот

      и глаза… (действительно, – слишком).

      Сам же – пуст, как человеческое сердце,

      выжатое без остатка – корка лимонная,

      умеренность менуэта вместо интермеццо,

      конечно же, с обязательными вежливыми поклонами.

      – Здравствуйте, Алл.

      – Здравствуйте, Нина.

      – Все собрались?.. Можем идти?..

      Сестра о пианистке: Ты знаешь, Нина,

      у нее столько трудностей было на пути!..

      (И в том же духе, наивное и правое:

      обычный девичий обмен информацией.)

      Вестибюль, лестница, гардероб направо…

      – Вы заговорились, пора подниматься.

      Привычная, приличная, концертная обстановка:

      эстрада, «Steinway», шуршание платьев, —

      все это – только короткая остановка

      в пульсации мыслей тяжелых, как платина.

      Но… после Рихтера кем заслушаешься?

      Что она так над роялем сутулится?

      Сестра:

      – Бесподобно! Не может быть лучшего!

      Я:

      – Напоминает промокшую курицу.

      И ты, уже уловив иронию,

      брови раздвинув, глазами – в брызги,

      смеешься, и даже в смехе – невольное,

      глазастое, огромное желание жизни.

      Нежность. Сколько в тебе этой нежности,

      если льется от прикосновения?

      Девочка, осторожней,

      я почти безбрежен

      в своих фантазиях и представлениях.

      Девочка, внимание!

      Мне – двадцать шесть.

      Я знаю любовь и слышал проклятия.

      Девочка, не надо,

      жестокость есть

      в любой улыбке, любом объятии.

      Девочка, ты знаешь, люди меряются

      спектром вселенной:

                   от богов до свиней.

      Выдержка – единственное, во что еще верится…

      Но девочка – ты оказалась смелей.

      Ты приходила, распахнутоглазая

      в душные стены белой больницы.

      Я поджимался, – противопоказано

      этой девчонке в меня влюбиться.

      И все же хотелось, стыдно до жути,

      замерзшему сердцу в тепле отогреться.

      Славная,

            это – слияние судеб?

      Быть может только – капризы сердца?

      Помнишь, мне больно,

      я мучаюсь пошлостью,

      мне тошно от косности и равнодушия.

      Меня выворачивает самоничтожностью,

      и это – страшней лазаретных удуший.

      Время исканий – слово не вырвется,

      глазами – в стену, часы прострации.

      Помнишь? Время дремотно, как идолица,

      думаешь только, как не сломаться бы?

      И ты, среди измотанных будней,

      в системе обычно живущих людей:

      спешащих врачей, субъективных судий,

      девочка – ты оставалась сильней.

      Чем? Не знаю.

                Кондовой ли мудростью,

      или упорством наивного ума?

      Своей беззащитностью в мелочных трудностях?

      Чувством? Стремлением?…

      Думай сама.

      День за днем уходящие месяцы,

      многое