Освобождение. Патрик Несс

шесть миль (тем более пришлось задержаться из-за хризантем), но теперь решил одолеть все восемь. Только подналечь немного… Адама охватило замечательное, редкое чувство, какое он иногда испытывал во время пробежки, – осознание своей силы, молодости, временной неуязвимости, которую он получал лишь на пике физического напряжения. Он мог бы бежать эти последние четыре мили хоть целую вечность. Ему и хотелось бежать их целую вечность.

      Футов через сто Адам услышал сигнал автомобильного клаксона, но решил, что гудят не ему.

      Энцо никогда не нравился его матери и отцу, однако сказать об этом прямо они не осмеливались. Лоренцо Эмилиано Гарсия родился в Испании и совершенно ее не запомнил: сразу после его рождения родители нашли способ перебраться в Америку, а когда он окончил седьмой класс, переехали в небольшой спальный пригород, практически деревню – Фром. Акцента у Энцо не было, зато был европейский паспорт. Сам факт обладания паспортом (даже без слова «европейский») производил неизгладимое впечатление на его сверстников. Но нет, сегодня он уезжал не в Испанию. Его матери предложили должность эндокринолога в клинике на другом конце страны – в Атланте. Родители позволили Адаму пойти на прощальную встречу только по одной причине: они радовались, что Энцо наконец перестанет оказывать дурное влияние на их сына.

      Самое смешное – они недолюбливали Энцо вовсе не потому, что у Адама был с ним секс и любовь (любовь ли? считал ли так Энцо? а сам Адам?), в общем – близость. Заподозри родители нечто подобное, они бы тут же сослали сына в лагерь для бывших геев – он бы и глазом моргнуть не успел.

      Нет, их бесило, что Энцо – католик.

      Адам снова рассмеялся в голос. Видать, эндорфины уже взялись за работу.

      – Ты хотя бы свидетельствовал для него? Пытался научить его Евангелию? – однажды спросил отец. – Ибо такова воля Божия.

      – Они каждое воскресенье ходят в церковь, пап. У них свой Бог.

      – Не богохульствуй.

      – Да в каком месте это бого…

      – Ты давно мог открыть ему глаза на ересь папства.

      – А, так вот с чего надо начинать отношения с людьми! Ну-ну.

      – Опомнись, Адам! В тебе столько… столько харизмы! Когда же ты направишь ее в нужное русло?..

      – Что, правда? У меня есть харизма? – искренне удивился Адам.

      – Побольше, чем у Мартина. – Папа произнес это так, словно наконец признал неприятный факт. – Твой брат… У него много других достоинств, но говорить, как ты, он никогда не умел. У тебя язык подвешен. Я молил Господа, чтобы у меня родился сын-проповедник. Господь внял моим мольбам и с присущим ему чувством юмора послал мне двух сыновей: один верует всей душой, но лишен таланта, а второй талантлив, но не верует.

      – Как-то это не очень по отношению к Марти…

      – Просто научи друга нашей вере, сынок. Стань для него свидетелем. – Адама в очередной раз ждало потрясение: в глазах отца стояли слезы. – Я ведь знаю: ты можешь быть очень, очень убедителен.

      «Что