Председатель. Юрий Нагибин

вырезе двери соседнего дома мелькнуло светлое платьице Дуняши и скрылось – будто махнул кто белым платком, взывая о помощи. Видимо, немецкий солдат поймал ее за руку и втащил назад в избу.

      Надежда Петровна вскочила.

      – Ах, сволочи! – взрыднулось в ней.

      Она хотела кинуться к дому, но Анна Сергеевна повисла на ней, а Комариха бросилась в ноги и уцепилась за ее подол.

      – Сказилась?.. Пристрелят – и вся недолга!

      – Пустите!.. Мочи нет!..

      – Пропади все пропадом! – повторила Настеха.

      Распахнулось окно, и в нем призрачно мелькнула фигурка Дуняши и скрылась.

      Надежда Петровна рванулась и едва не высвободилась из цепких рук. Настеха встала. Она скинула с головы платок, и будто золотая пена вскипела над ее головой и рассыпалась по плечам. Она поддернула захлестанную юбку, и открылись сильные, стройные ноги; она сбросила грязный ватник и осталась в тонкой кофточке, обтягивающей грудь.

      Из-под безобразной маскировочной оболочки возникла прекрасная молодая русская женщина. С высоко поднятой золотой головой Настеха проходит в дом.

      Несколько секунд длится тишина, словно все умерло и в доме и вокруг него, затем на крыльцо выбежала Дуняша в порванном платьишке и стремглав кинулась прочь.

      Комариха. В Муханове солдатку с груднятами живьем в избе сожгли…

      Сергеевна. В Нестерове бабе живот штыком прокололи…

      Комариха. А у нас тишь да гладь, слышно, как ангелы летают. Нечего Бога гневить: повезло нам с немцем!..

      Издалека доносится музыка – видимо, другой музыкальный фриц завел граммофон, но сейчас мелодия бравурная, героическая, напоминающая победный марш.

      По улице, вспугнув возившихся в пыли ребятишек, пробегают несколько солдат, деревенский староста, кряжистый мужик с рыжей, в проседь бородой, его хромой помощник и писарь. Они проходят, оставив после себя облако пыли, и после короткой тишины слышится позвякивание уздечки, лязг железа и возникает причудливая фигура всадника.

      На рослой, костлявой кляче с зашоренными глазами подпрыгивает, гремя старинным кованым щитом, медным тазом для варки варенья, нахлобученным на голову, длинным копьем и стременами, худой, длинный как жердь немецкий лейтенант. Острые, словно спицы, усы стоят торчком, белый взгляд устремлен в далекую пустоту.

      – Каспа… тьфу! – плюнула Сергеевна.

      – Не Каспа, а лыцарь Тонкий Ход! – поправила Комариха.

      – Сейчас начнем чудить! – с тоской сказала Сергеевна, встала и, одернув подол, пошла прочь.

      Комариха пожевала губами и тоже поплелась восвояси.

      Скрылся и всадник, затем возник в отдалении на бугре, где чернеет ветряная мельница.

      И вот ожили, задвигались крылья, пошли в свой круговой полет, и – копье наперевес – устремился на «заколдованных великанов» спившийся до безумия немецкий лейтенант Ганс Каспар, он же «добрый рыцарь Дон Кихот». Ветряные мельницы ведут себя одинаково: мчится ли на них гидальго из Ламанчи или его убогий подражатель из состава вермахта – они ударяют всадника и коня своими крыльями и повергают наземь.

      Издалека