Собор Парижской Богоматери. Виктор Мари Гюго

Голоса у них тоньше, чем острие их колпаков. Однако перед тем как служить обедню святому королю Иоанну, не мешало бы осведомиться, приятно ли Иоанну слушать эту гнусавую латынь с провансальским акцентом.

      – Он заказал обедню, чтобы дать заработать этим проклятым певчим сицилийского короля! – злобно крикнула старуха из теснившейся под окнами толпы. – Скажите на милость! Тысячу парижских ливров за одну обедню! Да еще из налога за право продавать морскую рыбу в Париже!

      – Молчи, старуха! – вмешался какой-то важный толстяк, все время зажимавший себе нос из-за близкого соседства с рыбной торговкой. – Обедню надо было отслужить. Или вы хотите, чтобы король опять захворал?

      – Ловко сказано, господин Жиль Лекорню[4], придворный меховщик! – крикнул ухватившийся за капитель маленький школяр.

      Оглушительный взрыв хохота приветствовал злополучное имя придворного меховщика.

      – Лекорню! Жиль Лекорню! – кричали одни.

      – Cornutus et hirsutus![5] – вторили другие.

      – Чего это они гогочут? – продолжал маленький чертенок, примостившийся на капители. – Ну да, почтеннейший Жиль Лекорню, брат Жеана Лекорню, дворцового судьи, сын Майе Лекорню, главного смотрителя Венсенского леса; все они граждане Парижа и все до единого женаты.

      Толпа совсем развеселилась. Толстый меховщик молча пытался ускользнуть от устремленных на него со всех сторон взглядов, но тщетно он пыхтел и потел. Как загоняемый в дерево клин, он, силясь выбраться из толпы, достигал лишь того, что его широкое, апоплексическое, побагровевшее от досады и гнева лицо только еще плотнее втискивалось между плеч соседей.

      Наконец один из них, такой же важный, коренастый и толстый, пришел ему на выручку:

      – Какая мерзость! Как смеют школяры так издеваться над почтенным горожанином? В мое время их за это отстегали бы прутьями, а потом сожгли бы на костре из этих самых прутьев.

      Банда школяров расхохоталась.

      – Эй! Кто это там ухает? Какой зловещий филин?

      – Стой-ка, я его знаю, – сказал один, – это Андри Мюнье.

      – Один из четырех присяжных библиотекарей Университета, – подхватил другой.

      – В этой лавчонке всякого добра по четыре штуки, – крикнул третий, – четыре нации, четыре факультета, четыре праздника, четыре эконома, четыре попечителя и четыре библиотекаря.

      – Отлично, – продолжал Жеан Фролло, – пусть же и побеснуются вчетверо больше!

      – Мюнье, мы сожжем твои книги!

      – Мюнье, мы вздуем твоего слугу!

      – Мюнье, мы потискаем твою жену!

      – Славная толстушка госпожа Ударда!

      – А как свежа и весела, точно уже овдовела!

      – Черт бы вас побрал! – прорычал Андри Мюнье.

      – Замолчи, Андри, – не унимался Жеан, все еще цеплявшийся за свою капитель, – а то я свалюсь тебе на голову!

      Андри посмотрел вверх, как бы определяя взглядом высоту

4

Le cornu (фр.) – рогатый.

5

Рогатый и косматый! (лат.)