SACRÉ BLEU. Комедия д’искусства. Кристофер Мур

папá, мне кажется, я еще маленький, чтобы молоть студентов на пирожки. Может, пусть лучше Мари и Режин тебе помогают? Они выше ростом.

      – О, мы не станем начинать со студентов, Люсьен. Они проворны, их трудно бить по голове. Мы тебе подберем что-нибудь полегче. Например, начнешь с бабули.

      Люсьену было трудно даже переводить дух. Но почему тряпичник улыбается? Может, его тоже взяли в долю? Может, это он будет подвозить бабуль к булочной. А, тогда неплохо. Люсьен знал, что если бабуля будет не с Монмартра, он без посторонней помощи нипочем не затащит ее в гору.

      – Может, я тогда лучше попрошу бабулю зайти к нам в пекарню? Придумаю что-нибудь – маман помочь, к примеру, а когда…

      – О, такое совершенно не потребуется, Люсьен. Просто дерябнешь ее по голове. Так обычно и поступают.

      Тряпичник кивнул, словно бить бабушку по голове и есть общепринятая метода.

      На глаза мальчишки навернулись слезы.

      – Но я не хочу. Не хочу дерябать бабулю. Не хочу. Не хочу. Не хочу.

      – Э, страшное дело – война, – произнес тряпичник.

      Папаша Лессар потрепал сына по голове и прижал к бедру – так он его обнимал.

      – Тш-ш, сынок, не плачь. Я просто еб тебе мозг.

      Тут уж тряпичник не выдержал, закинул голову и захохотал так, как умеют лишь французы с семью оставшимися зубами и совестью, пропитавшейся вином. Так бы ржал его осел, если б курил взатяг одну от одной и только что вылизал черту зад, чтоб приятного вкуса на языке не оставалось. Тряпичник не был мерзавцем, но мерзавцы завидовали его хохоту.

      В ужасе и унижении своем, а также толком не отдышавшись, Люсьен замолотил по отцу кулаками. Первый удар отскочил от пекарскому зада, не причинив тому вреда, зато второй точно и с немалой силой пришелся по причинным местам папаши Лессара, и в этот миг время для булочника остановилось. Еще не успел дух его отлучиться из тела, а это последнее рухнуть от боли на мостовую, как Лессар-старший подумал: «А у мальчика чувство юмора его мамаши».

      Люсьен побежал вверх по склону домой, а папаша Лессар сказал тряпичнику:

      – Чувствительный мальчик. По-моему, станет художником.

      Мадам Лессар встретила его на вершине лестницы, уперев руки в бока, а подбородок выставив вперед носом дредноута.

      – Значит, учишь моего сына делать из моей мамы пирожки, да?

      – Это была просто бабуля, а не его бабуля. Я над ним подсмеивался. – «Хотя это мысль», – подумал Лессар. Если уж выбирать для пирожков бабуль, из тещи действительно выйдет отличная изобильная начинка – стоит лишь представить, как в солнечный день спаренный локомотив ее бюста влечет за собой целую груду кучевых юбок по рынку Лувесьена, а дети и собаки укрываются за нею в теньке. Папаша Лессар еще раскается за такую мысль, это он точно знал, волей или неволей – но раскается. – Я обожаю твою маму, любовь моя. Я просто готовил мальчика к тому, что ему придется искать