Ричард Длинные Руки – король. Гай Юлий Орловский

Надеюсь, навечно. Так что наш Храм в безопасности.

      Отец Ромуальд покачал головой, лицо его оставалось озабоченным.

      — Вряд ли. Вы это знаете, отец Кроссбрин.

      — На долгое время в безопасности, — уточнил отец Кроссбрин. — Достаточное для.

      Я пошевелился, они посмотрели на меня, я сказал мирно:

      — А вы учитываете, что там на Дне тоже знают о Маркусе? И готовятся по-своему?

      Отец Ромуальд спросил с настороженностью:

      — Конечно, готовятся. Но вы знаете, как?

      — Есть намеки, — ответил я. — Они хотели бы уничтожить вас всех до прилета Маркуса. Чтобы потом не гоняться за каждым в отдельности по всем оруиненным землям.

      Отец Форанберг, дотоле молчавший, прогудел мрачно:

      — Значит, у нас остаток зимы и весна.

      — Но это не значит, — напомнил я, — что ударят в последний день. Удар будет нанесен, когда расшатают защиту. А это может быть и завтра.

      Отец Ромуальд буркнул:

      — Хорошо, хоть не сегодня вечером.

      Сигизмунд, дотоле скромно помалкивающий, сказал чистым ясным голосом:

      — Это точно не сегодня. Там остались одни рабочие.

      Наступило долгое молчание, наконец отец Бенедерий словно очнулся от глубокого сна или обморока, вздохнул и проговорил слабо:

      — Хорошо, брат паладин! Если у присутствующих нет серьезных вопросов, попрошу братьев отвести вас в келью и обеспечить отдыхом. Смотритесь вы весьма… измотанным.

      — Еле на ногах держусь, — признался я. — Что поделаешь, возраст… Это Сигизмунду хорошо, на целых две недели моложе!

      Глава 3

      Монахи окружили нас тесной группой, но Сигизмунда вскоре утащили в другую сторону, а меня провожали до самой кельи. Я заметил и отца Кроссбрина, но тот идет в сторонке, всматривается в меня достаточно встревоженно, стараясь не показывать виду, что взволнован, но когда монахи распахнули передо мной дверь, сами оставшись в коридоре, он неожиданно шагнул за мной следом и плотно закрыл за собой.

      Я с любопытством всматривался в его лицо. Он старается выглядеть как всегда сурово и непреклонно, однако сейчас на лице сильнейший стыд и вполне понятный страх.

      — Брат паладин, — произнес он настолько тихо, что даже самые чуткие уши по ту сторону двери ничего не уловили бы.

      — Отец Кроссбрин, — ответил я с подчеркнутым равнодушием.

      — Брат паладин, — сказал он еще тише, — я хотел спросить…

      — Спрашивайте, — ответил я со всей любезностью.

      — Я только хотел узнать, — проговорил он с трудом, — тот черный монах… продавший душу…

      — Брат Александро?

      — Да, — почти прошептал он, — что-то еще говорил?

      Я отошел к противоположной стене, отец Кроссбрин покосился на дверь и с облегчением последовал за мной.

      — Ничего особенного не сказал, — ответил я с небрежностью урожденного аристократа, у которого предков больше, чем у стегоцефала позвонков в хвосте. — Что мне нравится в монастырских уставах, так это понимание