Стыд. Карин Альвтеген

кто-то забыл выключить нагревательный агрегат.

      Она замолчала. Она отлично помнила. Помнила даже голос Лиселотт, хотя это было очень давно, и после того вечера она никогда больше не слышала этот голос. “Моника, сходи вниз и отключи сауну”. Хорошо, ответила она, но в голове шумело от пива, а тот, в кого она так долго была влюблена, наконец проявил расположение – она только что пообещала подождать на лестнице, пока тот сходит в туалет.

      – Потом все, кто оставался ночевать, пошли укладываться. Кроме нас с Лассе, было еще трое. Мы спали там, где были места, в кроватях, на диванах, в разных комнатах. Лассе – наверху, в спальне Лиселотт, а я на первом этаже.

      Ее новый бойфренд ушел домой. Лассе уснул у Лиселотт. А Моника, у которой кружилась голова от влюбленности и пива, легла спать на диване рядом с их закрытой дверью.

      Наверху.

      В холле у лестницы.

      Никогда и никому она не признавалась, что в ту ночь спала там.

      – Я проснулась в четыре часа, оттого что не могла дышать, а когда я открыла глаза, весь дом уже был охвачен пламенем.

      Страх. Паника. Чудовищный жар. И только одна мысль. Выбраться. Всего два шага до той закрытой двери, но она даже не поколебалась ни на минуту. Бросилась вниз по лестнице, оставив их на произвол судьбы.

      – Весь дом был в дыму, если вы ничего не видите, вам трудно найти выход даже из хорошо знакомого помещения.

      Слова хлынули рекой, потому что отчаянно хотелось как можно скорее завершить рассказ и все это закончить.

      – Я доползла до лестницы и попыталась подняться на верхний этаж, но огонь уже был слишком сильным. Я кричала, чтобы разбудить их, но пламя оглушительно ревело. Не знаю, сколько времени я провела там, пытаясь подняться по лестнице. Раз за разом я спускалась на две-три ступени вниз, но приходилось подниматься снова. Последнее, что я помню, – это пожарный, который выносит меня оттуда.

      У нее не было сил продолжать. Она с ужасом почувствовала, как краснеет. Краска стыда заливает щеки.

      Она была в безопасности, стояла во дворе и смотрела, как от жара трескаются стекла в комнате Лиселотт. Стояла неподвижно, с постепенной неотвратимостью понимая, что они никогда не выберутся оттуда. Что он попался в ловушку, которую устроила она. Она, живая, наблюдала, как в зловещих языках пламени погибает дом и те, кто остался внутри. Ее красивый веселый старший брат, он наверняка был бы мужественнее. Он бы не колебался и сделал те самые два шага, которые спасли бы ей жизнь.

      Он должен был выжить, а не она.

      А потом эти допросы. И ответы, в которых она отчаянно избегала говорить правду. Она спала внизу в гостиной! Выключить нагреватель должна была Лиселотт! Недели страха, а вдруг кто-то из тех, кто ушел домой, слышал, что это она обещала выключить сауну, или видел ее на втором этаже на диване. Но никто не опроверг ее слова, и со временем они стали официальной версией случившегося.

      – Что произошло с вашим братом?

      Моника не могла говорить. Она и тогда не могла – когда к ней подбежала мать в пальто поверх ночной сорочки.