Еще не вечер. Алекс Норк

себя. Он уже не может выйти из спора с Богом, в этом его трагедия. – Священник словно извлек что-то из памяти: – О, это был когда-то самый умный из ангелов, а ум не желает оставаться покорным. Мир, как хочу я вам донести, может быть сотворен лишь во всей полноте, и кто-то из ангелов должен был получить ум в крайней степени. Но даже простой человеческий ум всегда находится в каком-то конфликте с действительностью, и от этого рождаются недовольство, обида. А полнота мира требует обиды даже на само мироздание или, во всяком случае, на свою в нем судьбу.

      – Ну и диалектика… постойте, ангел, стало быть, был обижен.

      – Почувствовал себя так.

      – А какого этого, ну, не хватало ему?

      – Очень просто – его судьбой распорядились не спрашивая о том. Человек волен в своем жизненном выборе, он может, в конце концов, выбрать смерть в борьбе за свою земную свободу. А ангел, назначенный служить Богу и людям, ничего этого, по замыслу о себе, не может.

      – То есть опять – не может, но должен найтись, который сможет?

      – Который захочет – правильнее сказать. И что ему оставалось в своей борьбе? Раз Бог учит не совершать ничего греховного – значит, он будет искушать грехом человека. Хотя занятие это для него нерадостное совсем.

      – Вот, теперь понял. Нет, маленький еще вопрос: а без ангелов было нельзя? Ну, что называется, «напрямую»?

      – Напрямую… а вы своей волей сюда ко мне пожаловали?

      Ответ подсказался из «классики»:

      – Волею пославшего мя прокурора города.

      – То-то.

      Оба улыбнулись друг другу, Владимир хотел встать-попрощаться, но вспомнил вдруг, что с реалистическим образом сатаны сталкивался в литературе всего один раз, и редкая возможность беседы с таким человеком подтолкнула на, может быть, смелый слишком вопрос:

      – А к Воланду из «Мастера и Маргариты» вы как, простите, относитесь?

      Он даже голову слегка опустил, опасаясь, что сотворил неуместное что-то, бестактное.

      – Ох, интересно вы, сын мой, сейчас спросили! – искренне прозвучало в ответ, и у Владимира, что называется, отлегло. – Да-а, очень в канву нашего разговора.

      Хозяин улыбнулся, показалось – не только гостю, но и себе самому, потер руки, готовя ответ…

      – У Булгакова была гениальная интуиция, – заговорил он. – А что это как не связь с миром, лежащим за пределами наших непосредственных знаний?

      Гостю формулировка понравилась, он согласно кивнул.

      – И вторая черта – непримиримость, стояние на своем. Михаил Афанасьевич на допросе в ОГПУ в 26-м году прямо сказал: советскую власть признаю как исторически состоявшуюся, а в революции был полностью на стороне белых.

      Хозяин приостановился, заметив, что молодой человек этим фактом весьма удивлен.

      – Не понимаю, как оно ему сошло, – растерянно проговорил тот. – И зачем он вот так в открытую?

      – Я вам про готовность к смерти раньше чуть говорил: важно не когда ты умрешь, а каким. У Булгакова, сын мой, была священническая натура, не по