Температурная кривая. Перевод с немецкого Людмилы Шаровой. Фридрих Глаузер

ежедневно здесь! Иностранный Легион! Вахмистр вспомнил, как однажды он тоже хотел вступить в армию; ему было тогда 20 лет и он поссорился с отцом… Но тогда он – чтобы не огорчать мать – остался в Швейцарии, сделал карьеру, дослужившись до комиссара в Бернской полиции.

      А потом случилась эта банковская история, на которой он прогорел. И тогда у него снова появилось желание все бросить и уехать. Но к этому времени у него уже были жена и дочь – и поэтому он снова отказался от своего плана. Только в нем все еще дремала тоска о бескрайних равнинах, о пустыне, о битвах. И вот появился этот священник и снова разбередил душу.

      – Он говорил довольно долго, этот капрал. В своей желтовато-зеленой шинели он выглядел как замученный хамелеон. Потом он замолчал на какое-то время; я уже хотел встать и отпустить его со словами утешения, как вдруг он снова заговорил сильно изменившимся голосом, звучащим сурово и глубоко, так, как если бы за него говорил кто-то другой, и голос показался мне странно знакомым:

      – Почему Мамаду взял простыню с кровати и засунул ее под свой плащ? Ах, он хочет продать ее в городе, подлая собака! Я отвечаю за белье. Теперь он спускается по лестнице, идет через двор к ограде. Конечно, он не осмелится пройти мимо охраны. А у ограды его будет ждать Билли и возьмет у него простыню. Куда пойдет Билли? Ага! Он побежит на маленькую улочку к еврею… Он продаст простыню за дуро…

      – Дуро, – объяснил Маделин, – это пятифранковая серебряная монета.

      – Спасибо, – сказал отец Маттиас и замолчал. Он опустил руки под стол, повозился со своей рясой, в которой, по-видимому, где-то был глубокий карман, и вытащил из него носовой платок, лупу, четки, красное портмоне из плетеной кожи, и наконец, жестянку с нюхательным табаком. Из нее он взял порядочную щепотку. Потом он втянул табак носом – очень громко, с таким рокотом, что сидевший за стойкой трактирщик вздрогнул, а священник продолжал:

      – Я говорю бедняге: «Коллани! Проснитесь, капрал! Вы бредите!» – но он продолжал бормотать: «Я научу вас ценить военную собственность! Завтра вы будете иметь дело с Коллани!» – Тут я схватил капрала за плечо и основательно его встряхнул, поскольку мне стало не по себе. Он действительно проснулся и стал удивленно осматриваться…

      – Осознаете ли Вы, что Вы мне сейчас рассказали? – спросил я.

      – Конечно, – ответил Коллани. И повторил мне то, что он в трансе… – так называют это состояние?

      – Да, да, – поспешно вставил Годофрей.

      – … что он рассказал мне в трансе. На этом он распрощался. На следующее утро – очень ясное сентябрьское утро, так что вдали были отчетливо видны солончаки, словно сверкающие большие соляные озера, – в восемь часов я вышел из дома и столкнулся с Коллани, которого сопровождали квартирмейстер и капитан. Капитан Пулетт поведал мне, что, по словам Коллани, в батальоне с некоторых пор стали пропадать простыни. И Коллани знал воров и укрывателей.