Под управлением любви. Булат Окуджава

на пороге у самых дверей.

      Радостный день и объятия там, за порогом,

      горестный мрак и утрата в пещере моей.

      Мой почтальон презирает меня и боится,

      жаждет скорей от меня отбояриться, плут.

      Там, за порогом, мелькают счастливые лица,

      там ни о чем не жалеют и писем не ждут.

      Вот наконец, изгибаясь и кланяясь, что ли,

      будто спасаясь, спешит по обратной тропе.

      Как он вздыхает легко, оказавшись на воле,

      как ни о чем не жалеет, теряясь в толпе.

      «По Грузинскому валу воинственно ставя носок…»

      По Грузинскому валу воинственно ставя носок,

      ты как будто в полете, и твой золотой голосок

      в простодушные уши продрогших прохожих струится.

      Но хотя он возвышен, и ярок, и чист, и высок,

      не успеешь моргнуть – а уже просочился в песок,

      и другими уже голосами гордится столица.

      Как чиновна она, неприступна она, брат, с крыльца,

      и не сходит уже позолота с ее, брат, лица,

      так что в тесном квадрате двора поспевай, брат,

       вертеться.

      Где уж годы беречь, если сыплются дождичком дни,

      и тяжки и горьки, как свинцовые пульки, они,

      и ложатся один за другим возле самого сердца.

      И фортуна твоя, подбоченясь, глядит из окна,

      ослепленная мыслью, что ей перспектива видна

      меж домов и дворов… Будто это и есть перспектива.

      И дорога твоя от рожденья – то мир, то война,

      и привычные с детства горят вдоль нее письмена:

      то «Вернись!», то «Ступай!», то «Прости!»,

       то «Прощай!», то «Счастливо!».

      По Грузинскому валу к финалу рабочего дня,

      заломив козырек, ошалев от обид и вранья,

      независимый облик храня, прогуляться неплохо…

      Навостриться бы мне разводить своих братьев

       плечом,

      научиться бы мне, чтобы так не жалеть ни о чем,

      да, как видно, уже не успеть до последнего вздоха.

      «Пока от вранья не отвыкнем…»

      Пока от вранья не отвыкнем

      традиции древней назло,

      покуда не всхлипнем, не вскрикнем:

      куда это нас занесло?! —

      пока покаянного слова

      не выдохнет впалая грудь,

      придется нам снова и снова

      холопскую лямку тянуть.

      «Шестидесятники развенчивать усатого должны…»

      Лену Карпинскому

      Шестидесятники развенчивать усатого должны,

      и им для этого особые приказы не нужны:

      они и сами, словно кони боевые,

      и бьют копытами, пока еще живые.

      Ну а кому еще рассчитывать в той драке на успех?

      Не зря кровавые отметины видны на них на всех.

      Они хлебнули этих бед не понаслышке.

      Им все маячило – от высылки до вышки.

      Судьба велит шестидесятникам исполнить этот долг,

      и в этом их предназначение, особый смысл и толк.

      Ну а приказчики, влюбленные в деспота,

      пусть огрызаются – такая их работа.

      Шестидесятникам