Дом у озера Мистик. Кристин Ханна

Господи, она, должно быть, меня ненавидела…

      – Ты ведь в это не веришь.

      – Нет. Да. Иногда. – Когда Ник заговорил снова, у него дрожали губы. – Самое ужасное, что иногда я тоже ее ненавидел. Я ненавидел то, что она делала со мной и Иззи. Она все больше и больше напоминала мне мою мать. И где-то в глубине души я знал, что не смогу ее спасти. Может быть, я перестал даже пытаться… не знаю.

      Его боль взывала к Энни, и она не могла отвернуться. Она обняла его и стала гладить так, как если бы успокаивала ребенка.

      – Все будет хорошо, Ник…

      Позже, когда он отстранился и посмотрел на нее, его глаза были полны слез.

      – А еще Иззи, моя девочка… Вот уже несколько месяцев, как она не говорит ни слова, а теперь думает, что она «исчезает». Сначала у нее «исчез» один пальчик на левой руке, потом большой палец, а когда «исчезла» вся рука, она стала носить на ней черную перчатку и перестала разговаривать. А в последнее время я заметил, что она чаще стала пользоваться двумя пальцами правой руки, так что, наверное, пальцы и на этой руке тоже исчезают. Одному Богу известно, что она будет делать, если…

      Он попытался улыбнуться. Энни видела, что он делает над собой сверхчеловеческое усилие, чтобы просто говорить, но у него не получилось. Она почувствовала, что самообладание покинуло его.

      – Что я могу сделать? Однажды вечером моя шестилетняя дочь спряталась под кровать, потому что испугалась шума. Она хотела пойти к мамочке и обнять ее, но, слава богу, не пошла. Потому что ее мамочка приставила к своей голове револьвер и вышибла себе мозги. Если бы Иззи в тот вечер прошла по коридору, она бы увидела кусочки своей мамы на зеркале, на подголовнике кровати, на подушке…

      По небритым щекам Ника текли слезы. Его горе засасывало Энни и где-то в глубине смешивалось с ее собственной болью. Ей хотелось сказать, что все будет хорошо, что он это переживет, но слова уже не шли с языка. Ник дотронулся до ее щеки, его рука скользнула ниже, на ее шею, и он притянул ее к себе. Энни знала, что этот миг останется с ней навсегда, даже когда она захочет его забыть, он еще долго будет с ней. Позже она, вероятно, будет спрашивать себя, что же ее так тронуло: дрожащие отражения звезд в озере или, может быть, лунный свет и слезы Ника, превратившие его глаза в серебристо-лунные озера. Или одиночество, которое лежит где-то глубоко, около ее разбитого сердца холодным кубиком льда.

      Энни едва слышно прошептала его имя. В темноте оно прозвучало как мольба или молитва.

      Она прильнула губами к его губам, ей хотелось утешить Ника, это было сострадание его боли, которую она разделяла. Но когда их губы соприкоснулись, мягкие, податливые и соленые от слез, то вдруг все изменилось. Поцелуй стал страстным, обжигающим и отчаянным. Энни думала о Блейке и знала, что Ник думает о Кэти, но это было не важно. Только одно имело значение: жар их близости.

      Она стала торопливо расстегивать пуговицы на его рубашке и, как только смогла, просунула руки под фланель, прижала ладони к его груди и стала гладить жесткие волоски. Она несмело провела руками по его плечам, по спине. Прикасаться