Чужая луна. Игорь Яковлевич Болгарин

старый греховодник! И не причитай! Я уже все знаю.

      – А одежа – срамота. Одели б свое, генеральское.

      – Веди молча! И не болтай! Разжалую!

      На «Твери» было, как и на «Илье Муромце», все загажено, заплевано, стоял удушающий смрад. И повсюду, на палубах и в узких коридорах, сидели и лежали эвакуированные военные и цивильные, родственники военных и родственники членов пароходной команды. Лица почти у всех были изможденные и зеленые от недоедания, морской болезни и тесноты. Теснота была такая, что прежде чем переставить ногу, надо было предупредить того, кто сидел или лежал, чтобы он на мгновенье слегка потеснился.

      Старый Пантелей семенил впереди, время от времени предупреждающе слегка покрикивал «Посторонись!» и вопреки приказу Слащёва идти молча иногда оборачивался и докладывал домашние новости:

      – Сперва на «Руси» в трюме поместили. Нина Николавна зачала задыхаться. Я им сказал: Яков Лександрыч прибудет, всех вас постреляет. Спужались. На «Тверь» перевели, тут лучшее, тут у нас каюта и в окошко море видать. А для меня поблизости каптерку определили.

      Они поднялись по железной винтовой лестнице в коридор верхней палубы, пошли по нему.

      Здесь было немного чище, хотя и здесь была теснота, и от голода и морской болезни страдающих тоже было предостаточно. Они сидели и лежали вдоль стенок кают, образовав узкий проход.

      Им навстречу шла дородная дама в горностаевой накидке, ведя на поводке белую пушистую крошечную собачку. Не доходя до них, собачка обнаружила что-то для себя интересное, но дама дернула ее за поводок и строго сказала:

      – Зизи, не сметь!

      Пропуская даму, они отступили к стене. Собачка, проходя мимо Слащёва, вдруг встала на задние лапы и, привычно что-то выпрашивая, радостно залаяла.

      – Зизи, как не стыдно! Прекрати! – снова прикрикнула на собачку дама и, удивленно разглядывая странное одеяние Слащёва, сказала: – Зизи очень любит военных. Мой муж – тоже генерал.

      – Здравствуйте! Очень приятно, – учтиво поклонился Слащёв, и они разошлись. Когда дама с собачкой удалилась, Пантелей сообщил:

      – Графиня Соболевская. Наши соседи. Занимают каюту капитана «Твери».

      – Завидуешь?

      – Жалею генерала.

      Пошли дальше. Пантелей в который раз обернулся:

      – А какая красивая, ваш дитство. Верите-нет, я как первый раз ее увидел…

      – Ты про собачку?

      – Та ну вас! Я про дите. Ну чистый ангелочек!

      – Девка?

      – Ага. Девонька. Махонька, волосики рыженьки, а глаза, ну, прям як… – на мгновенье он смолк, не сразу найдя сравнение. – Знаете, прям як у нашего филина Яшки.

      – Что? Опять со всех севастопольских свалок живность насобирал? – сердито нахмурился Слащёв.

      – Та не! Только наших старых вывез: кота Барона и филина Яшку, – стал оправдываться Пантелей. – Но оны не в каюти. Оны при мне, в каптерки.

      – То-то же! А то еще микробов занесут, – сердито вразумил Пантелея Слащёв.

      Возле