Чужая луна. Игорь Яковлевич Болгарин

в хуторок…

      Врангель проснулся и довольно долго вслушивался в завывание ветра. А потом в звуки непогоды вдруг вплелась эта песня. Голос был молодой, чистый, но звучал он тягуче, печально.

      Было еще сумеречно. Но небо уже посветлело. Шторм продолжался с прежней силой.

      – Встренула хозяйка молодая,

      Как встречает родная семья…

      – Чего горло здесь дерешь! – прервал пение властный, с хрипотцой, голос, вероятно, вахтенного.

      – А что, нельзя?

      – Здесь нельзя! Иди вниз, там надрывайся сколь хочешь!

      – А мне здесь сподручнее.

      – Дура! Тут их превосходительство почивают! А ну как разбудишь…

      Удаляясь, прозвучали шаги – сначала по палубе, потом по металлическому трапу. Стихли голоса.

      Врангель с легкой досадой пожалел, что так и не узнал, что же дальше случилось с тем казаком в незнакомом ему хуторке.

      Котляревский поворочался, что-то промычал во сне и с головой укутался одеялом.

      Врангель тихо оделся и вышел на палубу.

      Дождь кончился, но ветер дул холодный, порывистый. Море было темное, неприветливое. Тяжелые, отливающие холодным блеском волны медленно надвигались на крейсер и шумно дробились о его бронированные борта.

      Крейсер лежал в дрейфе.

      Врангель прошел в капитанскую рубку, капитан сидя курил. При виде Врангеля поднялся.

      – Доброе утро, – мрачно поздоровался Врангель.

      – Не сказал бы, – не согласился капитан и погасил в пепельнице папиросу. – Здравствуйте, ваше превосходительство!

      – Что нового у нас?

      – Ничего хорошего. Еще с ночи собираем до кучи эскадру. Раскидало по морю. Часть керченских плыли черт знает на чем. На такой посуде в пруду, и то плавать опасно. Начали тонуть. Пришлось спасать людей, пересаживать. А всю эту мелочевку – баркасы, парусники, самоходки – пришлось затопить. Семь корыт.

      – Все?

      – Потерялся эсминец «Живой». Тоже ночью. Шел на буксире у «Херсона», лопнул трос. И вот уже третий час ищем. Катера, тральщики задействовали. Пока ничего утешительного.

      – Может, тоже трос топором? – спросил Врангель.

      – Нет-нет. Перетерся и оборвался. Никаких сомнений.

      Вскоре из серых утренних сумерек вынырнул катер Главнокомандующего. Он зашел к крейсеру с подветренной стороны. Матросы проворно его закрепили, помогли генералу Кутепову и адмиралу Кедрову подняться на борт крейсера.

      Врангель пошел им навстречу.

      Кедров стал докладывать о ночных происшествиях, в частности, об эсминце «Живом».

      Еще во время загрузки судов капитан первого ранга Потемкин выразил Кедрову сомнение, что старый эсминец вряд ли выдержит переход до Константинополя. Особенно, если, неровен час, начнутся штормы.

      Но времени на ремонт уже не было. И надеяться тоже уже было не на что. «Живого» загрузили, как и остальные суда, сверх всякой меры – двести пятьдесят человек, главным образом казаков и офицеров Донского корпуса. Перестраховываясь, решили, что «Живой» пойдет не своим