Чужая луна. Игорь Яковлевич Болгарин

уставились на стоящего перед ними растерянного человека, генерала. По тону, с которым он к ним обратился, люди поняли: у человека беда.

      – Слушаю вас, мил человек.

      – Такое дело! Жена только родила, а молока нет. В груди нет молока. Ребенок может помереть с голоду! Обессилел, кричать не может, только тихенько стонет, – изложил свою беду Слащёв и с отчаяньем добавил: – Хоть немного бы молока! Хоть стакан!

      Ему не ответили. Опустив глаза, молчали. Наконец, поднялся священник, взял его за руку и с сочувствием, тихо и ласково сказал:

      – Боюсь, никто вам не поможет. Если кто чем и запасся, то скорее всего хлебом.

      – Нужно молоко! – твердо сказал Слащёв. – Всего три дня ребенку. Неужели ничего нельзя придумать? Ну, не молоко, так что-то подобное?

      Священник понял: с находящимся в таком возбужденном состоянии человеком бессмысленно вести разговоры. Он не воспринимает сейчас никаких утешений. Он не слышит сейчас ничего, кроме того, что хочет услышать.

      – Где вас искать? – спросил священник. – Точнее, где находится мама с ребенком?

      – На второй палубе. Там вам скажут, – после чего Слащёв закричал: – Но она не может ждать! Она может умереть!..

      Слащёв еще никогда в жизни, даже в самые трудные военные минуты, не испытывал такого отчаянья. Понял лишь одно: все они, каждый по-своему, находились почти в таком же безнадежном положении. Чем помогут они ему? Советом? Но ему не нужны советы. Ему нужно молоко.

      И, не говоря больше ни слова, он свернул в другой коридор, пошел по нему. Шел, не глядя себе под ноги. Здесь было так же многолюдно и тесно. Видя этого, как сомнамбула бредущего человека, они невольно поджимались, подбирали под себя ноги.

      Слащёв шел, походя и бесцельно пытаясь открыть попадавшиеся на его пути железные двери. Почти все они были заперты. Но одна вдруг поддалась, открылась. И он вошел в тесное сумеречное помещение. Крошечный иллюминатор почти не впускал сюда дневной свет, поэтому горел фонарь.

      Слащёв увидел пожилого лысого человека с седыми вислыми усами. Похоже, он был из пароходной обслуги, скорее всего из механиков. Стоя у верстака, он точил напильником какую-то зажатую в тиски железку.

      Сам не зная почему, Слащёв присел на железный стул у верстака. Механик нисколько не удивился, лишь мельком взглянул на своего гостя и продолжил работу.

      Спустя какое-то время механик вдруг пожаловался:

      – Запчастей никаких Машина в край износилась. На Божьей помощи идем. А ну как остановимся? Кто поможет?

      Слащёв выслушал механика и в свою очередь пожаловался:

      – И у меня тоже… дочка помирает.

      Механик отложил в сторону напильник, внимательно поглядел на Слащёва, спросил:

      – Болеет, что ли?

      – Нет. Только родилась. Только три дня на свете пожила – и помирает.

      – Так отчего же? Ей еще жить и жить.

      – Молока, понимаешь, у жены нет. С голоду дите помирает. До Константинополя бы как-нибудь. Там больница, врачи. Там молока хоть залейся.

      – До Константинополя тут всего ничего. Суток двое, не больше, –