Зори лютые. Борис Тумасов

хоть Аграфена и заступалась.

      – Лют тиун?

      – Еще как! Боярину нашему Версеню под стать. Боярин на Москве, а тиун Демьян в селе… Тебя как звать?

      – Сергуня.

      – А я Степанка. Идешь куда?

      – В Москву.

      – Возьми и меня с собой, вдвоем удачи пытать будем. Что мне здесь? Нет у меня ни отца, ни матери. Один я.

      – Коли такое желание, пойдем, – обрадовался Сергуня. – Чать, вдвоем веселей.

      – Ты только, Сергуня, обожди меня вон там, у опушки.

      А я, как солнце закатится, к тебе явлюсь.

* * *

      Аграфене нет и четырнадцати, но собой она видная, не в отца, нескладного, долговязого. Всем взяла боярышня, и телом, и лицом. Брови у нее стрелами вразлет, ресницы пушистые, глаза черные озорные.

      У Аграфены характер своенравный. То она важная, не подступись, а то вдруг словно бес в нее вселится, уйдет с дворовыми отроками на омутные места за кувшинками либо еще чего затеет. И тогда нет с ней сладу. Не всяк из отроков одолевает ее в борьбе, вот разве что Степанка. Из всех мальчишек выделяла его Аграфена за силу и ловкость. А может, и за то, что красив Степанка лицом…

      Боярин-батюшка Аграфену за озорство и в горенку запирал, и поучал, да все не впрок Вот и нынче, не успела в село приехать, как с коня свалилась.

      Теперь сидит Аграфена у открытого оконца, мечтает. На ссадины дворовые девки листья подорожника наложили, а сарафан мастерицы в переделку взяли.

      Сгустились сумерки, и в горенке стемнело. Не заметила Аграфена, как Степанка, таясь, к оконцу пробрался.

      – Аграфена, я это.

      – Чего тебе? – высунула голову Аграфена.

      Степанка не ответил, замер. Поблизости раздался голос тиуна Демьяна. Аграфена сказала шепотом, и в глазах ее блеснули смешинки:

      – А не осерчал? Из-за меня наказали?

      – Я на тебя не в обиде, хоть и наказывают без справедливости, – ответил Степанка. – Да и не впервой, привык ужо. – Потянулся к оконцу, сказал, чуть помедлив: – Пришел проститься. Насовсем ухожу из села.

      Аграфена брови подняла, спросила удивленно:

      – Куда собрался?

      – Сам еще не ведаю. Может, в Москву, а может, на окрайну, в казаки…

      – А я как, Степанка?

      – А что тебе? У тебя отец боярин.

      – Эх, Степанка, а я мыслила, друг ты мне, – укорила Аграфена.

      Степанка виновато возразил:

      – К чему говоришь такое. Я тебе друг, сама ведаешь. Да только жизнь у меня здесь постылая. Тиун аки зверь, родства нет никакого. А ты же сюда в редкие дни наезжаешь, все больше на Москве.

      – Ну и уходи, – надула губы Аграфена.

      – Не держи на меня обиду, – сказал Степанка, – дай час, буду я именитым, тогда ворочусь к тебе.

      Аграфена хихикнула.

      – Ты? Аль боярин ты? Вот ужо не знавала, чтоб смерд да именитым стал…

      Но Степанка не расслышал последних слов. Незаметно перебежал через двор, вышел за ворота.

* * *

      У Сергуни шея заболела, вертит головой туда-сюда. Любопытно ему, что за город Москва.

      А город