Зори лютые. Борис Тумасов

б надобно, да кто Аграфене покойницу мать заменит?

      При воспоминании о дочери потеплело на душе.

      «На мать похожая, только степенство не то, все козой прыгает. Ин не беда, замуж выйдет, детишек нарожает – переменится», – решил Версень.

      Во дворе нудно завыл пес. Боярин поморщился, кликнул челядина. Тот вбежал мигом.

      – Уйми пса.

      Челядин крутнулся, но Версень остановил его:

      – Погоди, попервоначалу помоги облачиться, боярина Твердю проведать хочу.

* * *

      Боярина Твердю сон сморил. Лег с полудня передохнуть да и захрапел. На все хоромы слыхать, как боярин спит.

      Боярыня Степанида на дворню гусыней шикает, а ну кто ненароком разбудит боярина. Ставенки в опочивальне велела прикрыть, разговаривать шепотом.

      На пухлой перине да под теплым лебяжьим одеялом Твердя потом изошел, исподнюю рубаху хоть выжми, разомлел.

      Пробудился под вечер, взлохмаченную голову оторвал от подушки. Сквозь щель в ставне блеклый свет пробивается, за плотно закрытой дверью бубнят голоса. Один Степанидин, другой мужской, сипит, ровно в сопилку дудит.

      Твердя продрал глаза, сам себя спросил вслух:

      – И кого там принесло?

      Окликнул громко:

      – Степанида!

      Жена услышала, дверь нараспашку, колобком в опочивальню вкатилась. Следом за ней, пригнувшись под притолокой, вошел Версень.

      Откинув одеяло, Твердя уселся, свесив ноги с кровати.

      – Обиду тебе принес, Родивон, – проговорил Версень. – На глумление звание мое боярское выставлено.

      – Кем обижен, боярин Иван?

      На рыхлом лице Тверди любопытство.

      – На великого князя Василия обиды. Намедни из храма вышел и, по Кремлю идучи, повстречался с ним. Он при всем народе и скажи: «Почто слухи обо мне нелепые пускаешь, Ивашка, сын Никитин? Либо забыл, осударь я всея Руси!»

      Боярин Твердя разодрал пятерней бороду, сказал, сокрушаясь:

      – Со времени великого князя Ивана Васильевича так повелось: Иван Васильевич, а ныне сын его Василий величают себя государями. С нами, князьями и боярами, не считается, совет не держит. Да только ль с нами, у него и братцы единоутробные не в чести.

      Версень просипел:

      – А все оттого, боярин Родивон, что покойный Иван Васильевич Ваське завещал всю землю, а другим сынам, Семену да Димитрию с Юрием, кукиш показал.

      – У Василья сила, – согласно кивнул Твердя.

      Боярыня Степанида всплеснула пухлыми ручонками:

      – Да мыслимо ли бояр бесчестить? И при силе-то не моги. Боярин – голова всему!

      Брызгая слюной, Версень перебил Степаниду:

      – Ино Васька запамятовал, что нами, боярами да князьями, Русь красна! Аль мыслит без нашего совета обо всем удумать? На-кось! – И свернул кукиш.

      Твердя прошлепал босыми ногами по выскобленным добела половицам.

      – Не лайсь, Иван Микитич, что Богом уготовано, тому и быть. Оттрапезнуем-ко?

* * *

      Проводив Версеня, Твердя еще долго не поднимался из-за стола. Боярыня Степанида