Поджигатели. Мюнхенский сговор. Ник. Шпанов

как именно Купка указал Эгону на повреждения. Было просто удивительно, что шпион донес на самого себя. Эгон решил рассказать обо всем директору завода доктору Кропачеку.

      Кропачек энергично восстал против предположения Штризе. Он слишком хорошо знал Купку, он потребовал у Эгона доказательств. Тот не был уверен, что они есть и у самого Штризе. Поэтому он решил устроить встречу Кропачека со Штризе и направился теперь к директору, жившему на уединенной вилле неподалеку от завода.

      Кропачек был симпатичен Эгону. Живой, энергичный толстяк с приветливым розовым лицом, розовою лысиной и такими же пухлыми, как весь он, розовыми руками, он обладал веселым и покладистым нравом. Его суждения отличались ясностью и прямотой, от которых Эгон успел уже отвыкнуть на родине.

      Как делец Кропачек был полной противоположностью Винеру, раздражавшему Эгона мелкой скаредностью, подозрительностью и нетерпимостью к людям. Винер неизменно и настойчиво требовал одного: служения его – и только его – интересам. Эгон сразу увидел, что эта пара не сможет сработаться.

      Кропачек, как всегда, приветливо встретил Эгона. Усадив его в кресло и пододвинув к нему коробку с папиросами, директор заговорил быстро и взволнованно:

      – Чем больше я думаю об этой истории, тем неприятней она мне представляется.

      – Нужно ее распутать.

      – Мне, старому патриоту завода, пятно на его репутации кажется непереносимым! Но пусть меня покарает Господь, если я соглашусь уцепиться за первый попавшийся предлог, чтобы свалить вину на того, кто виноват не больше нас с вами.

      – Штризе уже расследовал дело.

      – О, я его знаю: этот тянуть не любит!

      – Говорят, он уже раньше работал здесь?

      Кропачек ответил не очень охотно:

      – Да, он учился в Чехии. Карьеру инженера начал на моем заводе.

      – Говорят, – осторожно начал Эгон, – будто он приходится вам родственником.

      – Очень дальним, по жене.

      Было заметно, что Кропачеку не хочется поддерживать эту тему.

      – Этого вполне достаточно, чтобы вы могли ему безоговорочно доверять, – заметил Эгон.

      – Пауль сильно изменился, – уклончиво проговорил толстяк. – Он перестал понимать нашу жизнь.

      В это самое время Штризе сидел на заводе, в застекленной клетушке механика по выпуску Фрица Каске – небольшого вертлявого человека с ярко-рыжей головой и измятым лицом. Каске не пользовался на заводе популярностью. Когда он появлялся, когда слышался его злобный фальцет, большинство рабочих, и далеко не одни только чехи, пренебрежительно отворачивались, не желая вступать с ним в ссору. Но чем крепче становилась на ноги судетская поросль национал-социализма, тем увереннее чувствовал себя Каске, тем громче и грубее делались его окрики.

      Пауль Штризе был едва ли не единственным человеком на заводе, при виде которого Каске мгновенно умолкал. В данный момент рыжий механик почтительно стоял перед инженером и, насколько мог, внятно, стараясь скрыть сильную шепелявость, говорил:

      – Даю