Поджигатели. Мюнхенский сговор. Ник. Шпанов

смей так смотреть на меня! – крикнула пани Августа. – Не смей смотреть!.. Я не сказала никакой глупости.

      С неожиданной решительностью директор сделал несколько быстрых шагов к столу и так же громко крикнул:

      – Глупость, именно глупость! Ярош – это и есть настоящая пара для нее! И ты, моя милая, была того же мнения, пока не вернулся из Германии этот твой Пауль. Именно тут и пошло все кувырком. Да, да, да, я прямо говорю!

      Пани Августа пренебрежительно молчала, величественно откинувшись в кресле и играя ножом для бумаги.

      – Я сам спрошу дочь, что она нашла в твоем Пауле, – решительно сказал он. – Как будто любовь – это так… Сегодня Ярош, завтра Пауль, а там не знаю, кто еще… может быть, Каске!

      Нож с треском опустился на бювар:

      – Януш!.. Речь идет о счастье девочки, о ее жизни.

      – Только об этом я и думаю.

      – Она не может быть женой Яроша!

      – Это еще почему? – Кропачек даже приподнялся на цыпочки, хотя ему вовсе не нужно было смотреть на нее снизу вверх, когда она сидела. – Это почему же?

      – В наше время…

      – Время как время, не вижу ничего особенного! – Он с наигранной наивностью пожал плечами.

      – Не говори глупостей! Сейчас никто не позволит, чтобы девушка с немецкой кровью в жилах вышла замуж за чеха!

      И она тотчас же пожалела, что эти слова сорвались у нее с языка. Лицо Кропачека побагровело, и пани Августа испуганно вскочила, отбросив нож.

      – Что ты сказала?.. Что ты сказала? – раздельно, но очень тихо повторил он, продолжая машинально то приподниматься на носках, то снова опускаться. – Что… ты… сказала?

      Она подошла к нему и тоном ласкового убеждения быстро заговорила:

      – Нельзя же, Янушку. – Она попыталась взять его за руку, но он вырвал руку и спрятал за спину. – Сейчас, когда такое… это было бы ошибкой.

      – Ага!.. Теперь я понимаю: брак с чехом – ошибка. Значит, и то, что Марта – дочь чешского мужика, тоже ошибка? И твой брак с чехом, вероятно, тоже ошибка… – Он неторопливым движением снял очки и, совершая ими какие-то неопределенные движения, словно писал в воздухе, продолжал бормотать: – И вообще все, что здесь происходит, тоже одна ужасная, огромная ошибка.

      Пани Августа обняла мужа за плечи и, припав лицом к его плечу, заплакала. Он продолжал стоять с вытянутою рукой, в которой поблескивали очки. Потом он их выпустил, и очки неслышно упали на ковер. А рука его легла на голову плачущей жены и стала растерянно гладить по сбившимся волосам.

      – Боже мой, – прошептал он, припадая губами к ее лбу, – откуда все это?.. Хотел бы я знать, откуда это?

      5

      В Германии Кроне забыл, что такое чувство опасности, привыкнув сознавать себя настоящим немцем и полнокровным наци и чувствуя свою полную безнаказанность. Тем более трудно было ему признаться себе теперь, что ощущение постоянного присутствия за спиною чего-то постороннего есть не что иное, как самый обыкновенный подлый страх. Здесь, на чуждой ему славянской