Борель. Золото (сборник). Петр Петров

слов Насти и Качурихи уже знали, что на прииск приехал Василий с какими-то «полномочиями».

      – Он или нет? – шептались бабы.

      – Какой важнецкий стал!

      – Мотри, каким гоголем выступает, што твой офицер!

      Мужчины вызывающе, исподлобья мерили глазами Василия.

      Весь в поту и куржаке, он остановился посредине круга. Глаза обожгли собравшихся и встретились с такими же колючими и упрямыми глазами Еграхи Сунцова. Они поняли друг друга и так же одновременно отвели глаза в сторону, как и встретились.

      Сунцов повернулся на каблуках и легко взлетел в седло.

      В морозном воздухе в горах отдавалось визгливое цоканье копыт разгоряченного иноходца. Под взмах руки лошадь приседала и долгими скачками рвала вперед.

      Прищуренными глазами Василий долго смотрел вслед, не обращая внимания на обступившую его публику. И, будто про себя, сказал:

      – Это и есть боровский коновод? Здорово летаешь, да где-то сядешь?!

      – А зачем же оскорблять, товарищ? – крикнул чей-то пьяный голос.

      – Не знамши человека, – подхватили другие, – стараются уязвить, оплевать… Вот все теперь так пошло! Не поймамши птицы, щиплют перо.

      – Вишь, с каким храпом заявился. А по правде-то сказать, если бы не Еграха, чо бы кусал народ?

      – А ты не гыркай! Такая же сволочь горластая! Эх вы, барахольщики! За Еграшку держитесь, лизоблюды, а свово парня опешить норовите, не обогревши места. Да кто он вам?

      Василий сквозь шум узнал этот голос. Никита без шапки, расталкивая публику, пробирался к нему.

      – Дергай, Васюха, и шабаш! Ударь по кумполу, штобы зазвонило!

      – Да ты што, парень, осапател? Чего молчишь-то? – добивался Никита, хватая его за ворот шинели. – Я, брат, тут агитнул за тебя. Разобьем Еграхину компанию вдрызг!

      Его оттолкнул Вихлястый.

      – А ты накорми сначала человека! А то пристал как банный лист… Небось не спросил, сколько верст отхватили.

      Василий еще раз оглянул собравшихся и дернул за веревку лыжи.

      Никита, суетясь, старался помочь, но оступился с тропы и завязил в снегу бродень. Толпа разразилась пьяным хохотом.

      Не раздеваясь, без ужина Василий свалился на нары. Настя вскользь взглянула и заметила, что на лице у него переплетались чуть заметные морщины, а подглазницы посинели.

      – Заболел, что ли? – допрашивала она, дергая его за ногу. – Да ты каку язву молчишь-то! Оканунился ли, чо ли?

      Но Василий сопел, занятый своими невеселыми думами. В казарме шумела железная печь и ворчал закипающий котелок. Никита подсел к Василию и заплетающимся языком говорил:

      – Из-за тебя выпил… Ты растревожил душу… А все-таки наша возьмет. Еграшкину сволочь разметем по матушке-борели[3]. Поверь мне, Васюха… Я и на Баяхту заказал… А вчера у нас было собрание у Качуры. Все старые приискатели за тебя, как щетина. Вот гляди-гляди – сюда нагрянут.

      4

      Легким лебедем пролетел утренник. В воздухе кружились белые пушинки снега. Густой туман сеял как

3

Тайгу со смешанным лесом сибиряки называют борелью.