Борель. Золото (сборник). Петр Петров

потом и кровью пропахли прииски – в веру, в бога!

      – Тайга ничья! Никто не сеял в ней золота!

      – Новая пакость хуже старой!

      – Нистожат народ на пайке и забивают баки пустоголовому рабочему пролетарии! – исступленно кричал Ганька.

      Сунцов спустился с обрубка. С красного лица катился крупный пот, в глазах переливалась неуловимая муть.

      – Не нам печалиться, ребята, – уже спокойнее начал он, озираясь по сторонам. – У них все шьется на живульку. Только глоткой мир потрясают…

      И самодовольно рассмеялся:

      – Американцы и немцы строят машины, а у нас накачивают политчехардой… Только зря думают здешние крикуны, что Еграха Сунцов один, как былинка в поле. Да если хотите знать – за нас все миллиардеры заграничные. Сегодня север ихний, а завтра товарищей коленом под мякоть – и ихних нет! Желаете, сейчас же получу деньги от иностранцев и закручу здесь карусель?!

      – Это да… – замахал руками безбородый старик, давясь жвачкой.

      По казарме шарахнулся пьяный смех.

      – Проедят все, пролежат, проговорят, а потом снова амбары от ветра загудят.

      – Ого-го! Это нашему козырю в масть!

      – А местечко мы найдем, тайга не клином сошлась. Вон она, матушка-борель, до океана шваркай!

      Только перед рассветом Сунцов вывалился из казармы. На сером фоне ярко выделялось его красное лицо. В горах резко отдавалось звонкое цоканье подков.

      Из казармы вслед тянулась в грохоте и чаду старинная песня:

      Ты к-а-а-л-и-нушка да с-а-а-м-а-линушкой.

      Ай да ты не стой, не стой на горе-е-крутой!..

      Пришлые золотничники пили мертвую, и Евграф Иванович знал, что они будут пить до тех пор, пока есть хлеб и самогон.

      Еще вместе с покойным отцом он тунгусничал здесь, а вот пришли чужие порядки и перевернули все по-своему. Но не из таких Евграха Сунцов, чтобы падать духом. Тайга – пустыня, а хлеб и золото есть. Ну, махнуть на Калифорнийский, на Забытый, приискатели везде шляются.

      Однако внутри копошился какой-то страх и злоба вместе: это медведевская угроза запала в сердце и шевелилась там змеей.

      «Надо действовать осторожно, а то слопают “товарищи”», – шептал чей-то чужой голос.

      Закинув за луку седла поводья, он соскочил с иноходца у своего крыльца. Разгоряченная лошадь привычно прыгнула через жерди забора и остановилась у стойла, потряхивая уздой. Она знала, что будет стоять здесь до утра, пока выспится хозяин и пустит ее к корму.

      6

      Рудком, ревком и распред поместились в одном здании – в старой конторе. Дыры в проломанных окнах затыканы травой, а снаружи Вихлястый еще с утра на второй день после собрания приколотил дощечку с надписью углем: «Рудуправление».

      Внутри – три стола на всех служащих, а Качура с распредом приютились в углу, около ветхого топчана.

      На изрытых каблуками полах и изрубленных подоконниках заплатами въелась засохшая грязь. Сиденьями служат четыре-пять обрубков и столько же безногих стульев. Посредине помещения