Детектив для уютной осени. Татьяна Полякова

водрузила его на палец и полюбовалась немного.

      – И что? – спросила Софья. – Бабушке от прабабушки, а дальше?

      – Дальше мы не знаем, – ответила Кристина. – Мы не разбирались.

      – Почему?!

      – Нельзя, – сказала студентка. – Запрещено.

      – Кем?!

      Крис пожала плечами и сказала, что, пожалуй, пойдет спать. У нее есть книжка «Старый Кенигсберг», она за нее еще не принималась, а ей к диплому нужно готовиться.

      Василий Васильевич проводил ее до чугунной лестницы.

      – Где здесь свет зажигается, не знаете?

      – Знаю, с той стороны. Там такая медная пупочка, потяните ее вверх.

      Василий Васильевич нашарил «пупочку» и потянул. В вышине затеплилась слабая люстра.

      Кофейная чашка и книга «Философия Канта» по-прежнему были на столе. Только «Философия» лежала страницами вниз.

      Меркурьев вздохнул, подошел и посмотрел. Книга была открыта на пятьдесят седьмой странице.

      «Философ не испытал в жизни ни сильных радостей, ни сильных страданий, которые приносят с собой страсти. Его внутренняя жизнь всегда находилась в состоянии равновесия. Кант представлял образец мудреца, и таким же он будет в глазах грядущих поколений, вознесенный на эту высоту своими заслугами в области философии и чистотой своей жизни».

      – Кто здесь читает Канта, не знаете, Кристина?

      Студентка пожала плечами. Она стояла на лестнице, облокотившись о чугунные перила.

      – Зовите меня Крис, – предложила она. – А лучше Мышь.

      – Мышь, – задумчиво проговорил Василий Васильевич, – прекрасное имя для девушки. Крис – Крыс – Мышь, правильно я понимаю последовательность?

      – Правильно! – отозвалась новоявленная Мышь. – А я вас буду звать Васей.

      – Логично.

      – Мое имя мне совсем не нравится, – продолжала Мышь. – Когда я родилась, в моде были Кристины, Анжелы, Камиллы, Перпетуи.

      – Не знаю ни одной Перпетуи.

      – Лучше б я была Перпетуей.

      – И все же кто читает эту книгу?

      – Никто, – заявила Мышь. – Она лежит здесь просто так, для красоты. В окрестностях Кенигсберга обязательно должно быть нечто, связанное с Кантом! Спокойной ночи!

      И большими прыжками Крис-Мышь понеслась вверх. Лестница одобрительно загудела.

      Василий Васильевич закрыл книгу, вернул ее на стол и отправился к себе.

      Из столовой тянуло сигаретным дымом и доносились гогот и голоса:

      – Слышь, Санек, а он мне и говорит, значит, чтоб я отваливал, а я ему на это: че ты быкуешь, блин!.. Ты кто есть такой! А я ему: ты с кем базаришь, мелюзга неумытая, когда я есть правая рука самого Санька Морозова, Алексан Федорыча, дорогого нашего!

      – А он че тебе на это?

      – Погоди, давай накатим за дружбу! За тебя, Санек! Где бы мы были, если бы не ты и не умище твой!

      Василий Васильевич миновал столовую, поднялся на второй этаж, закрыл за собой дверь на лестницу. В коридоре было тихо и темно. Он вошел в свою комнату и с удовольствием потянулся.

      Здесь не было слышно