Встань и иди. Николай Кикешев

Все посолиднее, чем пистолеты.

      Немцы поднакопили силенок и снова на нас полезли. Когда мы и эту атаку отбили, патронов совсем не оставалось. У меня только в нагрудном кармане заряженный браунинг, итальянский. Но это уже так, на крайний случай. Ночью выползли к своим. Потом правая рука в плече еще неделю болела, так «яиц» накидался. Вот какое было дело. То ж немцы – завоеватели Европы. И все равно мы их побили. А вы с безграмотными крестьянами в галошах справиться не можете… Если б мы днем побежали к своим, то снайперы по одному нас перещелкали. А так вернулись целыми и невредимыми. А вы столько трупов наделали.

      Заканчивая разговор, генерал добавил:

      – Вопрос о снятии вас с должности уже решен. Закончится операция и будет издан приказ.

      Слова генерала, словно обухом, били по голове. «Да за что же снимать? Я же не совершил подлость или преступление, не убежал с поля боя. Как мог я знать, отходя последним, что погибнут те, которые побежали первыми? В чем моя вина?»

      Но задавать эти вопросы не стал, понимая, что стену отчуждения, которая возникла между ними, не сломать…

      ***

      Приказ о снятии Бокова с должности писал офицер разведотдела армии подполковник Павлов под диктовку генерал-майора Кульчицкого. В кабинет комбата заносили закуску, выпивку, а Григорий стоял под дверью с безучастным видом, словно одеревеневший, ждал своей участи. Часа через два из кабинета начали доноситься громкие пьяные голоса, но он их не слышал, подавленный своими грустными мыслями.

      Вдруг дверь резко распахнулась. Из кабинета выскочил красный, распаренный духотой Зубов, зыркнул мутными от бессонницы глазами на Бокова:

      – Знаешь что, ты не стой здесь, а иди к этим… и развлекай их сам. Сил уже нет смотреть на их пьяные морды. Какую-то овцу в батальоне увидели и пристали, чтобы отдал им на шашлык.

      Зубов был трезв. Ни с начальством, ни с подчиненными он никогда не пил. Если и позволял себе расслабиться, то только с советниками, и то очень умеренно.

      Григорий вошел в комнату. Была она довольно большой по афганским меркам, обставлена недорогой, но добротной мягкой мебелью. Для солидности Зубов поставил даже телевизор, который забрал из офицерского общежития. В нос шибанул густой запах спиртного и подгоревшего мяса. Июньская жара и жадность к дармовщине усугубили влияние алкоголя. Генерал остекленевшими глазами уставился на Григория.

      – А, тот самый Боков, – наконец сообразил он, выслушав доклад. – М-м-м… труподел ты, Боков. Тебя на должность назначили, а ты не оправдал. Нет, не оправдал. М-м-м… вот я тебя и сниму…

      Мелковатый подполковник Павлов уже плохо владел своим телом. Он оперся руками о стол, встал и, роняя слюну, прогундосил:

      – Давай, волоки нам овцу.

      – Я не знаю, где вы ее увидели.

      – Ты мне, капитан, задом тут не крути… Не знаешь, пойдем,