Другая женщина. Сэнди Джонс

очутилась у мамы с папой, то подумала, что с радостью осталась бы у них. Там было тепло и уютно – и все напоминало мне о давних Рождествах. К примеру, когда я, восторженная семилетка, посреди ночи трясла младшего брата за плечо, чтобы он проснулся, и потом мы крались вниз по лестнице в ужасе оттого, что можем увидеть Санта-Клауса, – но при этом нам не хотелось его пропустить.

      – Он поймет, что мы не спим, – шептал Стюарт. – А тем, кто не спит, он не оставляет подарков.

      – Ш-ш, – отвечала я. Сердце у меня билось где-то в горле. – Прикрой глаза рукой, подглядывай через щелочку между пальцами.

      Мы спускались на ощупь, ориентируясь по перилам, и пробирались к елке, которая стояла в углу главной гостиной. Проходили мимо камина, на котором заранее оставили стакан молока и сладкий пирожок. Подсматривая сквозь пальцы, я видела в лунном свете, озарявшем комнату, что на тарелке остался только кусок пирожка. Я громко ахала.

      – Что такое? Он приходил? – нетерпеливо вскрикивал Стюарт.

      Я различала очертания завернутых подарков под елкой, и сердце у меня прыгало от радости.

      – Приходил, – сообщала я, с трудом сдерживая возбуждение. – Он приходил.

      С тех пор прошло лет двадцать, и в этом смысле мало что переменилось. Хотя уже День подарков, мы по-прежнему относимся к нему так, словно это день самого Рождества. По-прежнему собираемся вокруг все той же елки. «Если не сломано – незачем чинить», – твердит папа уже десяток лет, хотя не помешало бы помочь одной-двум хиреющим веткам. Мама по-прежнему настаивает, что подарки под елкой не имеют к ней никакого отношения, а мы со Стюартом переглядываемся, словно заставляя себя в это поверить.

      – Ну, как продвигается твое новое романтическое увлечение? – поинтересовалась моя невестка Лора, ненадолго оторвавшись от знаменитой маминой жареной картошки.

      Я просто кивнула: рот у меня был набит хрустящим йоркширским пудингом. И потом ответила, улыбаясь:

      – Хорошо продвигается.

      – Вижу, вижу характерный блеск глаз, – заметил папа. – Я ведь тебе говорил, Валери? Я сказал твоей матери пару недель назад, что у тебя опять появился в глазах этот блеск.

      – Опять? – переспросила я.

      – Я ведь говорил, Вэл? – воззвал он в сторону кухни, где мама наполняла уже второй соусник. – Я же тебе говорил, что у нее опять тот же блеск в глазах?

      – Да что значит «опять»? – засмеялась я. Мы со Стюартом сделали друг другу большие глаза. Рождество – не Рождество, если папа не переусердствует по части хереса.

      – Он хочет сказать – впервые со времен Тома, – проворчала мама, врываясь в столовую все в том же непременном фартуке. Мне, наверное, никогда не понять, почему она его надевает только на Рождество, хотя готовит почти каждый день. – Честное слово, Джеральд, деликатности у тебя, как у…

      Я выжидательно посмотрела на нее.

      – Ну же, ма, – потребовал Стюарт. – Деликатности, как у?..

      – Деликатности, как у… – повторила она. Никто не знал, куда она собирается вырулить с этой своей фразой.

      Я фыркнула.

      – У нас тут одновременно идут