Пока вода не станет прозрачной. Татьяна Бурдакова

размеренно; и вот теперь, стараясь не растерять это ощущение, я рассеянно улыбалась своим мыслям, водя указательным пальцем по краю высокого, узкого бокала с шампанским и одновременно мечтая о том, чтобы прямо сейчас оказаться дома и рухнуть спать.

      На столе вдруг завибрировал мой телефон. Оказалось – пришло сообщение.

      Я вдруг поняла, как сильно я ждала, что этот странный, несуразно одетый Антон мне напишет. И мне внезапно стало жутко от мысли: ведь именно из-за этого я почти потеряла сон.

      «Привет. Вера, это ты?»

      Да, конечно, я. А кто это?

      «Да вот парень в плаще кожаном. Не помнишь?»

      Ты знаешь, я помню всё.

      Антон спросил, как у меня дела, предложил встретиться в понедельник после занятий и написал, что сейчас он тоже в кафе недалеко от «Чистых прудов»: они обмывают только что купленную его другом новую бас-гитару. Я улыбнулась – потому что сама была в двух шагах от Чистопрудного бульвара. Мелкие, милые совпадения…

      Некоторое время спустя он говорил, что в тот день познакомился с другой девушкой – так же, как и с нами, на улице. Познакомился просто так, от нечего делать – ещё не знал, кто ему нужен… Но потом остался со мной, потому что, по его собственному выражению, я затмила другие кандидатуры.

      Та девушка была очень красива – длинные, густые тёмные волосы, большие карие глаза. Однажды, несколькими годами позже, когда мы с Антоном были у него дома, с утра меня разбудили звонком – нужно было срочно записать какую-то информацию. Он остался спать, пробормотав сквозь сон, чтобы я не уходила; я шепнула, что скоро вернусь, вышла в коридор, зашла в его комнату, бездумно открыла верхний ящик письменного стола – подумала, что там наверняка есть ручка или какой-нибудь карандаш, – и наткнулась взглядом на лежащую сверху красивую открытку. Не знаю, зачем я взяла её в руки… Потому что, пробежав глазами текст, написанный витиеватым почерком поверх напечатанных на обычной бумаге чёрно-белых фотографий кареглазой барышни, отшвырнула открытку прочь, будто это была ядовитая, ледяная змея. Сердце, как говорят обычно в таких случаях, подскочило к горлу: в тот момент я поняла, что это означает. До рези в глазах больно было читать, что они, оказывается, когда-то засыпали вместе и он обнимал её перед сном, что танцевали в каком-то ресторане и она бывала у него дома… Мне оставалось только гадать, когда всё это могло быть: ведь с ней он был знаком столько же, сколько со мной. Я разорвала открытку в клочья и вернулась в комнату, где он спал – всё так же безмятежно, время от времени шаря рукой по простыни в надежде найти меня рядом. Сев на краешек кровати, я долго вглядывалась в его лицо – и не могла понять, что же на самом деле чувствую. Люблю я его или нет? Хочу ли дальше быть вместе? Потом встала и прошла на кухню. Взяла длинный, острый нож…

      В тот момент я, пожалуй, могла бы его убить. Это был единственный раз, когда я была в состоянии это сделать – настолько выворачивало изнутри моё сердце, рвало болью, попранной верой, страданием, не пригодившимся терпением, невысказанной тоской… Но, прислушавшись,