Лига мартинариев. Марианна Алферова

рухнуть, освободив место для Павла, но мэр продолжал сидеть истуканом, и это не давало Нартову покоя.

      «Глупо надеяться, что кто-то оценит твои способности, твою преданность, твою работоспособность», – утешал себя Нартов. И одновременно верил: должны оценить. Сегодня Нартов чувствовал – день судьбоносный. Сегодня для него начнется иная жизнь. И очень важно, какой шаг в эту жизнь сделает он, Нартов.

      Павел пружинисто шагал по только что облитым водой улицам, вдыхал всей грудью утренний воздух, приправленный ароматами цветения и первыми струйками бензинового угара. Город еще не отогрелся с ночи, но Павел в рубашке с короткими рукавами и летних брюках не чувствовал холода. Он всегда одевался очень легко. Учась в университете, даже зимой ходил в одном костюме. Сокурсники смеялись. Впрочем, они смеялись всегда. И когда он рассуждал о Бердяеве и Кафке, и когда говорил, что станет после окончания университета директором компании или займет крупный пост в мэрии, иначе он свою жизнь не мыслит. Проще всего вертеть пальцем у виска. Что ж, удел ничтожеств – смеяться. Задача сильных – достигать. Его девиз – сила и одиночество. Их – толпа и слюнявая слабость.

      Теперь он – заместитель мэра, и шагает пешком по улицам лишь потому, что взял за правило – по утрам всегда ходить пешком до Звездной. Здесь его ожидала служебная машина, шофер услужливо распахивал дверь – и Нартов подъезжал к мэрии как король. Или почти как король.

      Площадь перед резиденцией мэра была пустынна. На парковке одиноко чернел «Мерседес» Старика. Правильный овал площади только что покрыли новым асфальтом, и сейчас, залитая водой поливалок, площадь напоминала озеро, в неподвижной глади которого отражались дома, деревья и синее небо. Старинный, Екатерининских еще времен особняк, в котором помещалась мэрия, после реставрации выкрасили в холодный бледно-голубой цвет, а многочисленные лепные украшения на фасаде и скульптуры на крыше – в темно-серый. Старик полагал, что подобное сочетание придает зданию строгость, не замечая, что дом сделался похожим на призрак. Жители города с присущим им юмором окрестили мэрию «Летучим голландцем».

      Перед массивными черными дверьми нахохлившейся птицей торчал охранник.

      – Холод – наш первый друг, – сообщил Нартов и похлопал парня по плечу.

      Уборщица мыла лестницу, и он пробежал по мокрым ступеням под рассерженное ворчанье старухи. Стол секретарши еще пустовал. Забытый с вечера цветок – подарок Нартова – надломившись, свесился из стакана. Низкое еще солнце, весело подмигивая, пряталось в зелени высоченных вязов. На цыпочках Нартов подошел к двери в кабинет мэра и осторожно толкнул ее. Старик, водрузив на переносицу очки, деловито щелкал по клавишам компьютера. Но едва Нартов вошел, тут же погасил экран.

      – Ты видел это? – Старик гневно швырнул Нартову утренний выпуск газеты с фотографией изуродованного автобуса, так, будто его заместитель был виновен во взрыве.

      – Видел, и я… – Нартов предусмотрительно сделал паузу и брезгливо