Солдатский медальон. Исчезнуть или победить. Жесуй Бесдеполь

как лейтенант кричал на здоровяка Семена, когда тот обратился не по уставу, Иннокентий сразу выпрямляется и заговаривает громко и уверенно, четко и ясно, как и положено:

      – Товарищ лейтенант! Разрешите обратиться! Рядовой Неизвестный! Прибыл….

      – Тихо ты, – резко оборачивается и подступает лейтенант. – Ты чего орешь?

      Иннокентий теряется.

      – Я… ви… виноват, товарищ лейтенант.

      – Как ты сказал? – щурится лейтенант. – Неизвестный? Говорящая у тебя фамилия.

      Иннокентий молчит.

      – Значит, неизвестный поэт по фамилии Неизвестный? – улыбается лейтенант.

      – Ненадолго. – Отвечает юноша и тут же добавляет: – Товарищ лейтенант.

      – Что, собираешься фамилию поменять?

      – Собираюсь…, – запинается юноша, но все же договаривает. – Собираюсь известным стать… товарищ лейтенант.

      – Это правильно. Здесь нужна цель, здесь нужно к чему-нибудь стремиться больше, чем на гражданке. Иди сюда, – улыбается офицер. – Давай, проходи, чего ты встал. Садись. Вот, сюда.

      Усадив юношу за стол перед чистым листом, лейтенант нависает над ним, одной рукой упираясь в стол, а другую положив на плечо Иннокентия. От этого юноша только больше нервничает. Глядя на пустой лист он уже воображает, как сейчас будет писать какую-нибудь объяснительную, даже не замечая добродушное выражение на лице офицера.

      – Ты же стихи пишешь? – заговаривает лейтенант негромко, приближается, и договаривает почти шепотом: – А можешь девушке моей стих написать, а? Чисто по-человечески.

      Иннокентий поднимает растерянный взгляд, медлит, но лишь оттого, что тревога медленно отпускает его мысли.

      – Стих? Я… ну, да… наверное.

      Лейтенант сразу ободряется и даже начинает улыбаться.

      – Ты, это, напиши чего-нибудь, а? Мне хочется ей чего-нибудь…. – Лейтенант сжимает губы, поднимает кулак, продолжает слабо улыбаться, но подходящих слов не находит, чтобы закончить предложение. – Ты напиши о любви, что-нибудь такое, как своей бы писал, а уж я, если там чего лишнее будет, я просто вычеркну. А? Сделаешь?

      – Я… ну… не знаю… могу попробовать… товарищ лейтенант.

      – Да ладно мяться, – хлопает офицер по плечу. – Ты просто с душой сделай, напиши горячо, с чувством. Это же твой стих был? Который рядовой Никитин читал?

      – Не… Никитин? Это….

      – Такой, с усами. С тетрадки он читал. Давай, хороший же стих. Напиши хотя бы какой-то, знаю, умеешь.

      Иннокентий совсем успокаивается, хотя ведет себя все еще скованно.

      – Не знаю, товарищ лейтенант, – отвечает он. – Если бы такой уж хороший был, они бы так не ржали.

      Офицер слабо улыбается, выпрямляет спину, но ждет, когда юноша поднимет к нему глаза и лишь тогда заговаривает.

      – Вот что я тебе скажу, рядовой, – заговаривает лейтенант спокойным, уверенным тоном, – ни один поэт еще не написал ни одного такого стиха, над которым бы никто не посмеялся.

      Иннокентий