Девять кругов любви. Рам Ларсин

ее голосе, осадил к тротуару, она побежала, бессознательно повторяя имя Бога, и вот оно – Андрей жив, невредим и, весь в копоти, возится с какими-то проводами.

      Увидев приближавшуюся к нему Юдит, он ударился головой о поднятый капот и, в отличии от нее, вспомнил черта. Но это было последнее слово Андрея, потому что способность говорить оставила его. Не надолго, впрочем.

      – Хочешь помочь? – сердце его глухо било в грудь. – Нужно сесть и нажать на газ. Эту педаль.

      Он снова склонился над мотором:

      – Еще раз! Сильнее! – гаркнул он, уже не совладая с сумасшедшей радостью.

      Послышалось знакомое урчание. Никогда он так не любил свою старенькую «какамайку»!

      – Подвинься! – пожалуй, это было сказано очень уж по-супружески. Засмеявшись, Андрей рванул вперед, а она обиженно поджала губы…

      Но нетронуто зеленая трава, смолистое дыхание кипарисов, встретивших их в долине, свободный полет птиц под облаками постепенно оттеснили волнения и тревогу, причиной которых, казалось, был сам город.

      Они подъехали к яблоневому саду, и Андрей показал на небольшой домик с голубыми оконными рамами:

      – Прошу, – он сделал приглашающий жест.

      Юдит задумчиво глянула вокруг, вздохнула и, как бы не заметив дверей, прошла по тропинке вверх между холмов, поросших ромашкой и клевером. Андрей дал ей время наполниться вкрадчивым обаянием Эйн Карема, где, похоже, ничего не изменилось с древних времен: библейская гора Ор, своей тенью умеряющая летний зной, тишина, осенью – жирный запах давленных маслин и ранней весной – буйное розовое цветение миндаля.

      Он быстро совершил разбойничий набег на курятник и огород (и то и другое, вместе с жильём Андрея, принадлежало Нисиму, семидесятилетнему темнокожему чудаку). Впрочем, хозяин не дорожил земными благами. Под его теплым крылышком всегда ютились постояльцы, платящие гроши, и откровенные нахлебники, и он, потеряв почти всю семью в страшном переходе из Таймана, относился к своему окружению, как к близким родственникам…

      Юдит вернулась покоренная, посветлевшая, села за колченогий стол под яблоней со спелыми плодами и улыбнулась:

      – Умираю от голода.

      Суетясь, он пододвинул к ней только что приготовленную яичницу, помидоры и лук, первобытно яркие и сочные, будто хранящие секрет простых, давно забытых радостей:

      – За кошерность не ручаюсь, но все очень свежее и мытое родниковой водой из колодца.

      Она смело и с удовольствием разделила с ним эту роскошную трапезу.

      – Ты можешь уехать в любую минуту, – взволновано сказал Андрей, – но там твое прошлое, а здесь… будущее, и еще кое-что, такое же важное. Я хочу, чтобы ты почувствовала… как это звучит на моем языке. Попробуй… повторить за мной: я люблю тебя!

      – Лу-блу те-ба! – прилежно, по слогам произнесла Юдит, словно учила сама себя.

      – Есть ли в твоих словах что-нибудь, – спросил он, – кроме урока педагогики?

      Она не ответила.

      Андрей сорвал с ветки два красных ионатана и повел Юдит в старый Эйн Карем