Пан Володыевский. Генрик Сенкевич

вы можете предполагать?!

      – Я ничего не предполагаю, я просто говорю… Ах, предатель! Ты им так напел про любовь, что Кшися третий день ходит бледная, точно после болезни. Да и не диво! Сам я, когда был молод, простаивал на морозе с лютней под окнами одной чернушки (на Дрогоевскую была похожа!) и, помнится, пел:

      Ты, ваць-панна, спишь давно,

      Я ж смотрю в твое окно,

      Млею и бледнею…

      Если хочешь, то я научу тебя этой песенке или сочиню другую, новую – у меня на это талант есть! Ты заметил, что Дрогоевская напоминает прежнюю панну Биллевич, только у той волосы как лен и нет пушка над губой; но многие находят в этом особенную красоту и считают за редкость! Она смотрит на тебя очень благосклонно. Я об этом и писал к Скшетуским. Не правда ли, она похожа на Биллевич?

      – В первую минуту я не заметил этого сходства, но возможно… Ростом и фигурой напоминает.

      – А теперь слушай, что я скажу: я тебе открою семейные тайны, и так как ты друг, то ты должен все знать. Смотри, не отплати Володыевскому неблагодарностью – мы оба с пани Маковецкой предназначаем для него одну из этих девушек.

      Тут пан Заглоба стал пристально, в упор смотреть Кетлингу в глаза; тот побледнел и спросил:

      – Которую?

      – Дрогоевскую, – медленно ответил Заглоба.

      И, оттопырив нижнюю губу и насупив брови, он начал моргать своим здоровым глазом.

      Кетлинг молчал до тех пор, пока пан Заглоба не спросил:

      – Ну, что ты на это скажешь, а?

      Кетлинг ответил изменившимся голосом, но твердо:

      – Будьте уверены, что я сумею справиться со своим сердцем, чтобы не вредить Михалу!

      – Ты уверен в этом?

      – Я много выстрадал в жизни, – ответил рыцарь, – но, даю рыцарское слово, я сумею справиться.

      Тут пан Заглоба раскрыл свои объятия.

      – Кетлинг! Нечего справляться с сердцем – дай ему волю, сколько хочешь, я только хотел испытать тебя! Не Дрогоевскую, а гайдучка мы предназначили Михалу.

      Лицо Кетлинга просияло искренней и глубокой радостью; он схватил пана Заглобу в объятия и потом спросил:

      – Они впрямь любят друг друга?

      – А кто может не любить моего гайдучка? Кто? – возразил Заглоба.

      – Значит, и обручение уже было?

      – Обручения еще не было, потому что Михал только что оправился от своего горя, но непременно будет… Положись на меня! Девушка хоть вывертывается, как змейка, но она к нему очень расположена: сабля у нее – первое дело!

      – Я это заметил, ей-богу! – перебил его просиявший Кетлинг.

      – Ага, заметил! Михал еще ту оплакивает, но если уж кого-нибудь полюбит, то, конечно, гайдучка, она на ту похожа, только не так глазами стреляет, потому что моложе. Ну что, не правда ли, все хорошо устраивается? Головой ручаюсь, что во время выборов у нас две свадьбы будет.

      Кетлинг, не говоря ни слова, опять обнял пана Заглобу и так долго прижимал свое прекрасное лицо к его красным щекам, что тот начал сопеть и спросил:

      – Неужели