Сочинения. Василий Розанов

жизнь перестает быть милою, для чего же жить?

      – Ты впадешь в большой грех, если умрешь сам.

      – Дьяволы: да заглянули ли вы в тоску мою, чтобы учить теперь, когда все поздно. Какое дело мне до вас? Какое дело вам до меня? И умру и не умру – мое дело. И никакого вам дела до меня.

      Говорили бы живому. Но тогда вы молчали. А над мертвым ваших речей не нужно.

      (за набивкой папирос).

* * *

      Смерть есть то, после чего ничто не интересно.

      Но она настанет для всего.

      Неужели же сказать, что – ничто не интересно?

      Может быть, библиография Тургенева теперь для него интересна? Бррр…

* * *

      «Религия Толстого» не есть ли «туда и сюда» тульского барина, которому хорошо жилось, которого много славили, – и который ни о чем истинно не болел.

      Истинно и страстно и лично. В холодности Толстого – его смертная часть.

      (читая Перцова о «Сборнике в его память»).[121]

* * *

      Как я смотрю на свое «почти революционное» увлечение 190…, нет 1897–1906 гг.?

      – Оно было право.

      Отвратительное человека начинается с самодовольства.

      И тогда самодовольны были чиновники.

      Потом стали революционеры. И я возненавидел их.

* * *

      Перечитал свою статью о Леонтьеве[122] (сборник в память его). Не нравится. В ней есть тайная пошлость, заключающаяся в том, что, говоря о другом и притом любимом человеке, я должен был говорить о нем, не прибавляя «и себя». А я прибавлял. Это так молодо, мелочно, – и говорит о нелюбви моей к покойному, тогда как я его любил и люблю. Но – как вдова, которая «все-таки посмотрелась в зеркало».

      Боже, сохрани во мне это писательское целомудрие: не смотреться в зеркало.

      Писатели значительные от ничтожных почти только этим отличаются: – смотрятся в зеркало, – не смотрятся в зеркало.

      Соловьев не имел силы отстранить это зеркало, Леонтьев не видел его.

* * *

      Я невестюсь перед всем миром: вот откуда постоянное волнение.

      Авр. невестился перед Иег., а я перед природой. Это и вся разница.

      Я знаю все, что было открыто ему.

* * *

      Писателю необходимо подавить в себе писателя («писательство», литературщину). Только достигнув этого, он становится писатель; не «делал», а «сделал».

* * *

      Чем я более всего поражен в жизни? и за всю жизнь?

      Неблагородством.

      И – благородством.

      И тем, что благородное всегда в унижении.

      Свинство почти всегда торжествует. Оскорбляющее свинство.

* * *

      …вообще, когда меня порицают (Левин, другие) – то это справедливо (порицательная вещь, дурная вещь). Только не в цинизме: мне не было бы трудно в этом признаться, но этого зги нет во мне. Какой же цинизм в существенно кротком? В постоянно почти грустном? Нет, другое.

      Во мне нет ясности, настоящей деятельной доброты и открытости. Душа моя какая-то путаница,

121

«Сборник в его память». – В сборнике «О Толстом», составленном П. Сергеенко (М., 1909), опубликована статья Розанова «Поездка в Ясную Поляну». В 1911 г. вышло третье издание этого сборника

122

…свою статью о Леонтьеве – статья Розанова «Неузнанный феномен» в книге: «Памяти К. Н. Леонтьева. Литературный сборник» (СПб., 1911), впервые напечатана в качестве предисловия к публикации писем Леонтьева к Розанову (Русский вестник. 1903. № 4. С. 633–643).