Сочинения. Василий Розанов

но не и уже молящимся; оценщиком; во мне было много любования (в зрелые годы) на церковь… Но это совсем не то, что, напр., в «друге», в ее матери: «пришел» и «молюсь», «это – мое», «тут – все мы», «это – наше». Таким образом, и тут я был «иностранец», – «восхищенный Анахарсисом[117]», как в политике, увы, как – во всем.

      Эта-то страшная пустыня и томит меня: что я нигде не «свой»; что на земле нет места, где я бы почувствовал: «мое», «мне данное», «врожденное».

      И вся жизнь моя есть поиски: «Где же мое». Только в «друге» мне мелькнуло «мое». Это что-то «в судьбе», «в звездах», т. е. встреча и связанность. Тут – живое; и – идеальное, которое живо, а не то чтобы «вследствие живого (которое понравилось) – идеализировалось». Связь эта – провиденциальна. Что-то Бог мне тут «указал», к чему-то «привел».

      (за статьей по поводу пожарного съезда[118]).

* * *

      Напрасно я обижал Кускову…

      Как все прекрасно…

      Она старается о том, о чем ей вложено. Разве я не стараюсь о вложенном мне?

      (за истреблением комаров).

* * *

      Сочетание хитрости с дикостью (наивностью) – мое удивительное свойство. И с неумелостью в подробностях, в ближайшем – сочетание дальновидности, расчета и опытности в отдаленном, в «конце».

      «Трепетное дерево»[119] я написал именно как 1-ю главу «Тем. Лика». А за сколько лет до «Т. Л.» оно было напечатано, и тогда о смысле и тенденции этой статьи никто не догадывался.

      А в предисловии к «Люд. лун. света» – уже все «Уедин.».[120]

      (в ват…).

* * *

      Я не враждебен нравственности, а просто «не приходит на ум». Или отлипается, когда (под чьим-нибудь требованием) ставлю темою. «Правила поведения» не имеют химического сродства с моею душою; и тут ничего нельзя сделать. Далее, люди «с правилами поведения» всегда были мне противны: как деланные, как неумные, и в которых вообще нечего рассматривать. «Он подал тебе шпаргалку: прочтя которую все о нем знаешь». Но вот: разве не в этом заключается и мой восторг к «другу», что когда увидишь великолепного «нравственного» человека, которому тоже его «нравственность» не приходит на ум, а он таков «от Бога», «от родителей» и вечности, который не имеет двоящейся мысли, который не имеет задней мысли, который никогда ни к кому не имел злой мысли, – то оставляешь художества, «изящное», из рук выпадает «критика чистого разума», и, потихоньку отойдя в сторону, чтобы он не видел тебя, – следишь и следишь за ним, как самым высшим, что вообще можно видеть на земле.

      Прекрасный человек, – и именно в смысле вот этом: «добрый», «благодатный», – есть лучшее на земле. И поистине мир создан, чтобы увидеть его.

      Да к чему рассуждения. Вот пример. Смеркалось. Все по дому измучены как собаки. У дверей я перетирал книги, а Надя (худенькая, бледная горничная, об муже и одном ребенке) домывала окна. «Костыляет» моя В. – мимо, к окну, – и захватив правой рукой (здоровая) шею Нади, притянула голову и поцеловала, как своего ребенка. Та, испугавшись: – «Что вы, барыня?»

117

Анахарсис – скиф, прибывший в Афины ок. 594 г. до н. э., где прославился своей мудростью. После возвращения в отечество поплатился жизнью за попытку эллинизировать своих соотечественников.

118

Пожарный съезд – проходил в Петербурге 21–23 мая 1912 г.

119

«Трепетное дерево» – статья Розанова, впервые опубликованная в журнале «Мир искусства» (1901. № 10); вошла в книгу «Темный лик».

120

…предисловии к «Люд. лун. света» – уже все «Уедин.». Предисловие к книге Розанова «Люди лунного света», помеченное 16 апреля 1911 г., состоит из отдельных записей, начиная со следующей: «Дрожа от страха, семилетком, «у нас на кухне», в Костроме, я слушал, как говорил дед: – Старые люди говорят, что кто Божественное Писание все до конца поймет, тот ума лишится!»