Дьявольский остров. Максим Шахов

совершенно других, как это, способах улаживания конфликтов.

      – Но ведь это предатель!

      Внезапно окна осветились белым светом – по стенам проползли лучи прожекторов. С моря, заунывно завывая, дул ветер, а в полумраке барака надрывно гудела «буржуйка».

      Бронислав накрыл голову соломенной подушкой.

      5

      В узкое окно барака ударялись острые, словно осколки стекла, крупинки снега. Вьюга разыгралась с утра. Укутавшись в шинели, военнопленные лежали на своих нарах и тихо переговаривались. В такую погоду, конечно, никто их на работу не позвал бы. И когда со скрипом открылись тяжелые двери, военнопленные приподняли головы. В барак, в длинных тулупах с поднятыми воротниками, в шапках-ушанках, обильно посыпанных снегом, зашли двое – комендант и рыжебородый охранник, вооруженный винтовкой.

      Староста барака быстрым шагом подошел к начальнику.

      – Шпилековаски, – сказал тот.

      – Сейчас, – ответил Пантелей Пудовкин. Он подбежал к нарам, на которых дремал военфельдшер.

      – Альберт Валерьянович, вас просят.

      Шпильковский открыл глаза, посмотрел на стоящих возле порога коменданта и охранника:

      – Ах, да. Иду.

      Военфельдшер быстро оделся и подошел к выходу.

      – Племянник ваш чувствует себя хорошо? – спросил он по-немецки.

      Комендант догадался, о чем идет речь, и ответил:

      – Я, гут.

      Военфельдшер, комендант и охранник вышли на улицу, а староста плотно закрыл за ними дверь.

      – Чё там? – спросил у него подошедший Хомутарь. – Снова Валерьянку к мальцу повели?

      – Не твое собачье дело, – резко ответил староста.

      Снег сыпнул Шпильковскому в лицо, руки на морозе сразу же озябли. Комендант заметил это, снял свои меховые рукавицы и отдал военфельдшеру.

      – Руки у врача должны быть теплые, – сказал он на своем языке.

      Шпильковский не стал отказываться – он знал, что сегодня ему предстоит снимать мальчику швы, и руки должны быть послушными.

      Под присмотром часовых, что находились на башне замка, из бойниц которого торчал ствол пулемета, комендант, рыжебородый и военфельдшер прошли в пристройку.

      По дороге в смотровой кабинет помощник коменданта позвал из камеры Стайнкукера. Переводчик не помешает.

      – Ветеринара мы звать не стали – погода слишком плохая, – сказал комендант, – вы ведь сами справитесь?

      Батальонный комиссар перевел.

      – Да, справлюсь.

      Мальчик лежал на железной кровати. Рядом с ним была его мама. И хотя она уже не рыдала от отчаяния, все равно очень переживала за сына.

      – Готтфрид, поблагодари доктора, – сказала Ульрика. – Это он тебя спас.

      Стайнкукер перевел.

      – Спасибо, господин доктор, – сказал мальчик.

      – Как ты себя чувствуешь? Живот не болит? – поинтересовался Альберт Валерьянович.

      – Чувствую хорошо. Живот болит чуть-чуть.

      – Ну-ка, покажи.

      Шпильковский внимательно осмотрел рану. Рубец уже успел хорошо затянуться.

      – Отлично, сейчас