Дай на прощанье обещанье (сборник). Татьяна Булатова

были, не больно-то разговаривали, а теперь и совсем не хочу. Старухи!

      Все остальные неприятности Вера Павловна отметала с легкостью, отказав им в мало-мальской значимости.

      – У тебя сердце! – напоминал ей Николай Алексеевич, долго переживавший первый инфаркт супруги.

      – У всех сердце, – парировала жена.

      – Беречься надо, – беспокоился о ней Кукуруза.

      – От жизни разве убережешься?!

      – Не от жизни, Вера, от себя самой: на ночь не есть, жирное ограничить, больше двигаться…

      – Неизвестно еще, кто кого переживет, – бунтовала Верочка и рассасывала валидол, пока никто не видел.

      И была права: Коля ушел первым.

      Следом за ним – его безропотная теща, маленькая и сухонькая баба Катя, имевшая удивительную способность оставаться незамеченной даже на приеме у врача.

      Вера сочла уход близких несправедливым и объявила покойникам бойкот, объявив их предателями. А как же по-другому можно было назвать их, разрушивших столь милый для Верочки миропорядок? И не то чтобы со смертью Коли она разлюбила праздники. Нет, просто рядом с ним, в руках которого дребезжала переполненная рыночной провизией сумка на колесиках, Вера Павловна особенно остро ощущала полноту самой, как ей казалось, творящейся жизни. И ей это нравилось, и радость кормилась с ее ладони, как прирученная птица.

      Если раньше Верочка могла хохотать до упаду, припомнив какой-нибудь забавный случай из их с Колей прошлого, то теперь она, лениво хихикнув, только добавляла: «Да-а-а, было… И не такое бывало!» – а потом умолкала и механически переворачивала страницы старого альбома с семейными фотографиями.

      Иногда вечерами Вера Павловна включала проигрыватель и слушала того самого непонятного Дебюсси, пытаясь распознать звуки арфы, когда-то пренебрежительно именуемые ею «бреньк да бреньк». Дебюсси не давался Вере по-прежнему, и от этого она злилась и плакала. И, постояв немного над крутящимся лакированным диском, резко смахивала иглу, отчего на пластинке появлялась белесая тоненькая борозда. «Ни себе, ни людям!» – ругалась она и гневно смотрела на Колину фотографию, стоящую на телевизоре.

      В число предателей она записала и собственного сына, ушедшего из семьи.

      – Ты для меня умер! – заявила она ему и в сердцах захлопнула дверь.

      – Нельзя так, Вера! – упрекнула соседку Лидуся Маслова. – Это ж сын!

      – Тебя тоже никто не держит! – обиделась Вера Павловна и развязала войну с давней подругой.

      Правда, через какое-то время простила отступницу: «Кто старое помянет, тому – глаз вон!»

      В наследство от прошлой жизни Кукурузе досталась жесточайшая аритмия, больной желудок и верная Лидка, каждый день навещавшая подругу молодости, которой было просто лень подняться с дивана, чтобы открыть ей, Лидочке, входную дверь.

      После второго инфаркта Веры Павловны Лидуся требования ужесточила и обзавелась ключами от соседской квартиры.

      – Если я не открою, – предупреждала Верочка бывшую сноху и внучку. – Ключи у Масловых… И этому скажите. Вдруг припрется.

      «Этот»