Вечная мерзлота. Виктор Ремизов

на бревнышко, притащенное Белозерцевым к костру, и полез за куревом:

      – Осенью хариус из ручьев в речку скатывается… Полный омут набилось!

      – Вы, Георгий Николаич, с этой рыбалкой, как дитё становитесь!

      – Ну что, уху? – Горчаков стряс рыбу с кукана.

      – Так, ни картошки, ни лука…

      – Зато рыбы полный котел. В тайге картошка редко бывает… – Георгий Николаевич чистил хариуса маленьким самодельным ножичком.

      – Давайте я почищу?

      – Ничего, я сам. Водички зачерпни.

      – Я еще подумал, зачем вы котелок с собой прячете? Не стрёмно? – Шура повесил воду на огонь.

      Горчаков дочистил рыбу, выполоскал в холодной тихо струящейся воде. Присел к костру. Улыбался чему-то про себя. Наверху еще разливались остатки заката, но в лесу уже стемнело, костер запылал ярче. Мошка с темнотой ушла, только комары дружно пели над ухом. Шура обмахивался веткой:

      – Вы, Георгий Николаич, от леса другим человеком делаетесь. Когда про жену рассказывали – прямо старик, ничего вам не интересно… а сейчас, как живой воды попили… Чего вы улыбаетесь?

      – Да так… – Горчаков повернулся к Шуре. – Я, когда совсем худо делается, начинаю мечтать, как сушу сухари, оружие достаю и ухожу! Куда-нибудь подальше от цивилизации – на плато Путорана… или на Анабарское. Сколько бы смог, столько бы и прожил! Это мой валидол! Очень подробно об этом думаю – с чего начинать и куда двигаться…

      – А как же собаки? Догнали бы! – Шура смотрел с любопытством.

      – Ну, догнали бы, значит, догнали. Но если идти не по Енисею, как все, а вверх по притоку, через водораздел, а там на плотике сплавиться – в ту сторону искать не станут.

      – И потом что? – Шура смотрел так, будто Горчаков и правда собрался уйти.

      – Ничего, зажил бы дикарем на берегу такой вот речки. Избушку построил бы.

      – А печка?

      – Печку я однажды делал… – Горчаков достал папиросу, пересчитал оставшиеся в пачке, и, подумав, прикурил. – Это на севере Иркутской области было, мы больше месяца самолета ждали. Избушки там не было, мы хороший балаган из жердей, да лапника соорудили, но все равно холодно было. И тогда я вспомнил, как древние люди печку изобрели, ну и повторил.

      – И как?

      – Да просто все – берешь несколько сухих чурбачков размером с печку, толсто обмазываешь их глиной с камнями и зажигаешь! Чурбаки выгорают внутри глины! Обмазываешь снова, трещины заделываешь – несколько дней провозился и сделал. Для дымохода трубу из ствола сообразили и вывели наружу – дымила, конечно, но жить можно было.

      Белозерцев внимательно, даже завороженно слушал.

      – Удивительный вы человек, Георгий Николаич, городской по-всему, а лесную жизнь так любите. Я в деревне вырос, а ушел в город, и как отрезало! Я по заводу скучаю – прямо во сне свой станок вижу. Я на нем все умел! Ох-ох, вы бы посмотрели… У нас в токарном деле детали очень сложные бывают, так я чертежи таких деталей лучше главного инженера читал!

      Белозерцев вздохнул судорожно, но вдруг уперся