Вечная мерзлота. Виктор Ремизов

полосами и, матерясь на бабью работу, кипятил их в баке на костре.

      Горчаков шел в дальний конец разгрузки. По берегу было не пройти, поэтому все ходили верхом, тайгой. Посторонился, пропуская небольшую бригаду работяг навстречу. Люди шли без строя, обходили деревья, конвоиры в узких местах, нарушая инструкцию, плечо в плечо сходились с заключенными. Оттаявшее весеннее болотце чавкало под ногами, его и не пытались обойти, всюду было одинаково, с всхлипами выдирали сапоги и ботинки. Последним, отставшим от колонны, шел молодой солдатик с заморенной овчаркой. Пес был такой же молодой и такой же мокрый по самые уши, время от времени он посовывался в сторону или упирался, норовя освободиться от ошейника. Солдат замахивался концом длинного поводка, карабин сваливался с плеча, солдат неумело матерился и пытался пнуть пса.

      Раненый лежал на берегу под высоким, почти отвесным склоном с острыми камнями. Лет тридцати и ярко-рыжий, все его лицо было в ссадинах и запекшейся крови. Сквозь порванную и темную от крови казенную гимнастерку была видна белая кожа, изрезанная камнями. У самой воды на бревне, спиной к рыжему сидел седой мужик. Курил, глядя на быструю мутную реку. Едва обернулся на фельдшера.

      Горчаков осмотрел раненого, попытался убрать из-под него острые камни, но тот громко застонал. Он не мог двигать руками. Это был перелом позвоночника.

      – Давно караулишь?

      Сторож обернулся, посмотрел с интересом на Горчакова:

      – А тебе какой хер? Ты че, прокурор, мне вопросы задавать? – Горчаков и так видел, что он блатной, но тот еще и татуированные руки развел картинно, и головой закачал, будто она у него сейчас отвалится. Мелкая сошка – понял Георгий Николаевич.

      – Когда он упал?

      – Бочата[21] дома забыл! Марафету[22] нет, ширнуться? У меня гро́ши имеются!

      Горчаков вытащил осторожно камни, намочил тряпку и приложил к губам рыжего. Раненый почувствовал влагу, сглотнул, потом еще, еще.

      – Не корячься с ним, – все так же, не оборачиваясь, выдавил из себя урка. – Его авторитетные люди приговорили…

      Горчаков сел на бревно и достал папиросы.

      – Курить будешь? – предложил урке.

      – Свои имеем, – блатной достал курево из-за пазухи. На левой груди был неумело выколот профиль Сталина. Одни усы похожи.

      Прикурили от одной спички.

      – В картишки фраера проиграл, а завалить забздел[23]! – неожиданно пояснил урка.

      Горчаков недоверчиво покосился.

      – Не бзди, я тебя знаю. В прошлом году Паша Безродный у вас в лазарете припухал, а мы ему грелку привели… – урка изыскано сплюнул меж зубов. – Мужиком ее одели, налысо побрили и усы приклеили! – Он весело зыркнул на Горчакова. – Да помнишь ты! Ты в ту ночь дежурил! Чо ты?!

      – Веронал есть… – сказал Горчаков, затягиваясь папиросой.

      – Чего стоит, на двоих хватит? – лицо седого насторожилось.

      – Хватит. Лодка нужна.

      – Что?! –

21

Бочата – часы.

22

Марафет – кокаин или другое наркотическое вещество.

23

По воровским понятиям на кон вместо денег можно было поставить человека. Проиграв, поставивший должен был его убить. Если он отказывался, его убивали самого, за нарушение воровского закона.