Брат мой названый. Владимир Смирнов

выкрики, голос становится неустойчивым, сбиваясь то на полудетский фальцет, то на что-то взрослеющее, на глазах появляются слёзы. Кажется, он вот-вот бросится на меня с кулаками.

      Я хватаю его за руки, однако выкрики и слёзы продолжаются.

      – Ника, что ты, успокойся. Мы братья, я с тобой, и у нас есть будущее. Наше будущее! Мы вернёмся! Обещаю тебе!

      – О-бе-ща-ешь? К-как?

      – Сам пока не знаю. Но нам надо быть вместе.

      Ника начинает приходить в себя:

      – Давай будем рядом. Мне так было плохо весь год.

      – А как же Стёпка, гимназия…

      – Это да, но всё не то. Какая-то непонятно чья игра. И Стёпка, и Лукерья Матвеевна, и Бартошевский, и все остальные, и гимназия, и весь город – часть этой игры. Играть нравится, всё вроде бы хорошо, но всё равно хочу кликнуть выход – и не могу найти.

      – Значит, будем искать вместе.

      Глава 9

      После встречи с Лапёновым у меня как-то вдруг пропадает желание бродить по городу. Почему – понимаю не сразу. Но что-то меня останавливает. Не то чтобы я все улицы прошёл и всё увидел, хотя в какой-то мере это, может быть, и так. Я знаю, конечно, что в конце девятнадцатого века город можно было за полчаса пройти вдоль Волги. Это через сто лет и за день с трудом, даже если сил хватит.

      Однако по небольшому городу тоже можно бродить сколь угодно много, каждый раз что-то открывая для себя. Тем более это касается моего родного города, в котором много лет сквозь новопостроенное проявлялось что-то старое, даже давно снесённое, а сейчас волею судьбы сквозь старое, которое далеко ещё не старое, вижу то, что кроме меня здесь никто видеть не может. Разве что Ника, но о городе мы особо не говорим.

      Случайно замечаю, что Ника ходит без наушника:

      – Что, брат названый, битлы надоели? Так закинь другое. Что, кстати, здесь слушают? Шаляпина с Собиновым?

      – Миша, здесь только граммофоны и то ещё мало у кого. Спасибо за шутку, но…

      Не подхватывает паренёк мой тон. Даже на фамилии не реагирует, хотя вряд ли их слышал – там уж точно нет, да, наверное, и здесь.

      – Что но?

      – Тоскливо всё это слушать. Даже забойное – а тоскливо.

      – Ностальгия?

      – Что-то вроде. Понимаешь, когда слушаю, всё больше кажется, что пытаюсь сидеть на двух стульях.

      – И что в этом плохого?

      – Да стулья-то вроде как в театре, с подлокотником между ними. И выбора, на каком сидеть, нет. А в тот день, когда мы встретились, решил послушать музыку в последний раз – и всё, больше не заряжать и постараться всё это забыть. Просто устал от раздвоения.

      – А впереди лето в деревне, и прошлое будущее начнёт понемногу забываться?

      – Может, так было бы лучше, но не получится. Иногда жалею, что при переходе сюда мозги прежними остались. Представь себе, что кто-то очень мудрый позаботился бы в этом направлении, убрал всё лишнее из головы – так легко было бы.

      Непонятно, он шутит или нет. Мысль вроде логичная, но в голосе что-то проскальзывает. Я меняю тон.

      – Но это мысль труса, который боится обстоятельств. Согласен, здесь нет того комфорта…

      – Да