Неподобающая Мара Дайер. Мишель Ходкин

За все.

      – Не за что, – ответил он голосом, полным отвратительного торжества. Как и следовало ожидать. – А теперь ты расскажешь, как в действительности нашла эту собаку?

      Я отвернулась, избегая его пристального взгляда.

      – Ты о чем?

      Я надеялась, что он не заметит, что я не могу смотреть ему в глаза.

      – Когда я тебя увидел, ты вела Мэйбл на скользящей привязи. Судя по ранам на шее, она просто не могла сидеть на такой привязи. Где ты ее раздобыла?

      Угодив в ловушку, я сделала то, что сделал бы любой уважающий себя лжец. Я сменила тему разговора. Мой взгляд упал на одежду Ноя.

      – Почему ты всегда выглядишь так, словно только что вылез из кровати?

      – Потому что обычно так оно и есть.

      То, как Ной приподнял брови, глядя на меня, заставило меня покраснеть.

      – Стильно, – сказала я.

      Ной запрокинул голову и засмеялся. Пронзительно.

      Мне тут же понравился его смех, а потом я мысленно выпорола себя за подобную мысль. Но у глаз его появились морщинки, а улыбка озарила все лицо. Загорелся красный, и Ной, все еще хихикая, убрал руки с руля и полез в карман за куревом. Он придержал руль коленом, вытряхнул сигарету и плавным движением маленькой серебряной зажигалки зажег ее.

      Я пыталась не обращать внимания на то, как губы его сложились на сигарете, как он зажал ее между большим и безымянным пальцами и почти благоговейно поднес ко рту.

      Этот рот. Курение – плохая привычка, да. Но он шикарно выглядел, когда курил.

      – Ненавижу неловкое молчание, – сказал Ной, прервав мои отнюдь не чистые мысли.

      Он слегка запрокинул голову, и несколько прядей его торчащих во все стороны вьющихся волос поймали луч солнечного света, проникшего в окно машины.

      – Оно заставляет меня нервничать, – продолжал он.

      После такого замечания я не могла не возвести очи горе.

      – Мне трудно поверить, что тебя хоть что-то заставляет нервничать.

      Слова эти были правдивы. Было невозможно себе представить, чтобы Ной испытывал что-нибудь, кроме довольства. И скуки. Скучающий, великолепный, высокомерный, красивый. И я сижу рядом с ним. Близко. Мой пульс ринулся вдогонку за моими мыслями. Затевалась какая-то подлость, несомненно.

      – Это так, – продолжал Ной. – А еще я психую без памяти, когда люди на меня смотрят.

      – Врешь ты бесстыдно, – сказала я.

      В окно врывались звуки Майами.

      – В чем? – Ной посмотрел на меня – сама невинность.

      – Ты не застенчив.

      – Нет?

      – Нет, – сощурившись, ответила я. – А притворяясь таковым, выглядишь болваном.

      Ной сделал вид, что оскорблен.

      – Ты ранила меня до глубины души этой нечестивой характеристикой.

      – Передай мне носовые платки.

      Ной непринужденно улыбнулся; наша машина рванула вперед.

      – Хорошо. Может, «застенчивость» – не то слово. Но я беспокоюсь, когда вокруг слишком много людей. Мне не очень-то нравится привлекать к себе внимание.

      Он стал пристально рассматривать меня.

      – Это