Истории дождя и камня. Инга Лис

всё в прошлом, – впрочем, ему и лгать не пришлось. – Всё ушло… и не вернётся уже никогда.

      – Несчастная любовь… – теперь Катрин смотрела на него уже с искренним сочувствием. Опять погладила по лицу, убрала чёлку с глаз. – Я так и подумала. Ты такой бледный, Шарль… И синяки под глазами, и щёки небритые…

      – Ну, – Шарль улыбнулся невольно: наивное любопытство девушки почему-то не вызвало ни малейшего раздражения, – мне в последнее время было не до регулярного бритья.

      – Конечно, я понимаю, – она кивнула, продолжая гладить молодого человека уже не только по щеке, но и по шее, забираясь постепенно пальчиками за воротник. – Разбойники… это же так страшно… и Жак погиб… Мне ужасно жаль его. Он хороший был, хоть и ворчал вечно… Ты знаешь, что мэтр Бертран хотел моего Мишеля к нему в подмастерья отправить?

      – Да, я слышал, – отчего-то говорить с Катрин о случившемся оказалось совсем просто – словно речь шла о чём-то обыденном. Возможно, потому, что в её словах не было никакого скрытого подтекста, и она ни в чём не обвиняла Шарля. Или это следует расценивать как начало привыкания? – Может, ещё и отправит. Когда нового кузнеца возьмут.

      А Катрин вдруг прильнула к нему всем телом, прижалась к губам.

      – Если честно, я не хочу больше говорить ни о разбойниках, ни о муже… Я хочу, чтобы ты поцеловал меня.

      Губы бывшей подружки были мягкими и тёплыми, а волосы пахли какими-то травами. А ещё у неё была высокая грудь и по-прежнему тонкая талия, которую ничуть не испортило недавнее материнство. Юноша хорошо помнил и запах, и то, как любил когда-то касаться этой груди губами.

      Однако теперь он снова убедился, что от прежних чувств не осталось и следа. Даже возбуждения, как такового, не было.

      Зато вспомнилось вдруг, какими нетерпеливыми были всегда губы Жака, и Шарля мгновенно бросило в горячую дрожь.

      Он привлёк к себе девушку, впился поцелуем в горло. Потом скользнул ниже, рванул шнуровку корсажа.

      Что я делаю, зачем мне всё это, мелькнуло, а тело продолжало действовать независимо от подобных мыслей. Телу требовалась срочная разрядка, и оно не желало слушать никакие доводы про отсутствие чувств и тоску по умершему другу.

      Да и, в конце концов… не он ли сам недавно признавался Пьеру, что единственным, кто заставил его испытать нечто большее, чем плотское желание, стал Жак?

      И вот всё вернулось на круги своя.

      Его друг мёртв, а он занимается любовью с Катрин, не испытывая при этом не то что каких-либо чувств, но даже, по большому счёту, и особого удовольствия.

      Только тоску и острое, болезненное желание избавиться, наконец-то, от напряжения последних недель.

      Забыть обо всём.

      О нападении, о болезни отца, об Антуане.

      О Жаке и о том, что Шарль никогда и никого, наверное, уже не сможет любить так, как любил его.

      Есть только откровенное, ничем не прикрытое желание физической близости, а любовь…

      Всё в прошлом.

      Катрин тоже почувствовала неладное. Она