Истории дождя и камня. Инга Лис

матушка – о том, как замечательно хозяйничают близнецы, Поль – о сыне.

      И только Пьер, а также супруга Поля молчали.

      Анна – потому что деверь, несмотря на забавные рассказы и белозубую улыбку, продолжал пугать её тяжёлым выражением глаз, Пьер – потому что прекрасно знал своего младшего брата.

      Улыбки и занимательные россказни ещё ничего не значат. Мальчишка всегда был мастером притворяться; вот и сейчас чем дольше мужчина наблюдал за братом, тем больше утверждался в своих подозрениях.

      Что-то случилось.

      И дело было даже не в том, что Шарль по-прежнему страдал из-за любви к погибшему другу.

      Раньше Пьер достаточно легко мог догадаться, что у брата на сердце; другое дело, что не всегда следовало сообщать ему о своей осведомлённости. Теперь же Шарль держался настолько замкнуто и отстранённо, что д’Артаньян-старший впервые не смог пробиться за эту невозмутимую холодность.

      Конечно, прошло почти четыре года, и мальчишка повзрослел, но как же Пьеру не нравились эти изменения и та злость, которой периодически вспыхивали у юноши глаза!

      И это при том, что он довольно искренне радовался встрече с родными, уже не первый час развлекая их рассказами о своей столичной жизни.

      Улыбается, ухаживает за матушкой, расспрашивает о Нэнси и Кэт, а глаза всё равно остаются холодными и непроницаемыми.

      И странно, что никто из присутствующих за столом не замечает этого.

      Надо будет обязательно зайти к нему вечером и поговорить, думал Пьер. Если, конечно, он захочет говорить. Как и Антуан, Шарль всегда был непредсказуем, вот и сейчас, кто знает, захочет ли он возобновить те близкие отношения, что были когда-то между ним и старшим братом?

      Это Пьеру безумно не хватает их, а мальчишке, быть может, и не нужно уже ничего?

      От подобных мыслей д’Артаньян-старший мрачнел всё больше и больше, но все так привыкли к его молчаливости, что и не заподозрили ничего.

      Даже Шарль, встретившись несколько раз глазами со старшим братом, всего лишь улыбнулся в ответ.

      На самом же деле, молодой человек легко догадался о состоянии Пьера.

      Ещё из их первого разговора было ясно – брат знает, что на душе у него какая-то тяжесть, и раньше Шарль обязательно воспользовался бы его молчаливым предложением о помощи, – но теперь… Он так отвык быть откровенным с кем-либо, что даже и не мог понять, нужна ли ему поддержка Пьера.

      В конце концов, что я ему скажу?

      Что до сих пор не могу простить себе смерть Жака и болезнь отца?

      Что в моей жизни появился неожиданный протеже, и меня тянет к нему, потому что он так мучительно напоминает погибшего друга?

      Или… уже не только потому?

      В общем, я ужасно запутался, но стоит ли рассказывать о таком?

      Пьер ведь и так едва переварил тот факт, что его брат, оказывается, влюбился в мужчину… нет, о д’Эстурвиле ему знать не следует вообще.

      Чёрт, а это значит, что снова придётся сочинять… и как же он устал от этих выдуманных историй!

      О Женевьеве ему рассказать, что ли? Пусть утешится…

      Ладно,