Истории дождя и камня. Инга Лис

если даже принять во внимание, что общение с женщинами не вызывало у него каких-либо страстных душевных порывов, то уж к мужчинам его точно не влекло никогда.

      Были несколько приятелей как в пансионе, так и в Лионе, с которыми он периодически проводил час-другой за беседой или какими-нибудь юношескими проказами, но ни к одному из них Жак и близко не испытывал плотского влечения – это он знал совершенно точно.

      Никогда.

      Так почему же по приезде в Париж вся его жизнь полетела кувырком?

      Почему его вдруг потянуло к человеку, с самой первой минуты их знакомства не вызывающему никаких других чувств, кроме непонимания и раздражения?

      Поначалу он думал, что это – закономерное проявление любопытства, ведь д’Артаньян и вправду был фигурой весьма необычной.

      Потом гасконец показался ему очень одиноким человеком, и Жаку невольно захотелось выяснить, что же сделало его таким. Наверное, тоже из любопытства. А может ещё, из какой-то непонятной жалости.

      При этом он искренне уважал его как командира и, что уж там греха таить, немного побаивался.

      Но чтобы испытывать желание… причём совершенно определённое, какое не спутать ни с каким другим чувством…

      Конечно, он винил себя за историю с дуэлью, а в последнее время слишком много думал о лейтенанте, но разве это повод, чтобы гладить по руке и тем более целовать?

      О том, что произошло между ними потом, д’Эстурвиль даже вспоминать боялся, не то что пытаться анализировать.

      Он категорически не мог понять, ни что двигало им в тот вечер, ни отчего д’Артаньян повёл себя так, но ещё сильнее боялся признаться себе, что ему понравилось.

      Я просто хочу разобраться, убеждал он самого себя, когда решился, наконец, по-настоящему начать размышлять о случившемся. Просто понять, чтобы не повторить больше подобных ошибок.

      Потому что это было какое-то помрачение рассудка. Видимо, поглощённый разговором с командиром – первым нормальным разговором, а это уже что-то! – он перестал контролировать себя и слишком много выпил.

      Точно, ведь чего только не происходит с людьми на пьяную голову?

      Вот и с ним спиртное сыграло злую шутку. Потому что как иначе объяснить, что он полез целовать гасконца, а потом ещё и позволил, чтобы тот…

      А ведь д’Артаньян, по сути, взял его силой.

      И то, чем они занимались, Жаку понравилось.

      Не может быть, сказал он себе, когда понял это.

      Я, наверное, сошёл с ума. Или до сих пор пьян.

      Не может быть.

      А сам вспоминал, как увидел д’Артаньяна впервые. Как удивился седине в его волосах и тяжёлому, внимательному взгляду, совершенно нехарактерному для юноши его возраста.

      Это позже д’Эстурвиль привык и к холодности гасконца, и к его резкой, неприветливой манере общения, и к постоянному кашлю.

      Не просто привык, но и понял вдруг, что не может не думать о своём командире. Что постоянно нуждается в его обществе – чтобы пусть даже на мгновение оказаться рядом или переброситься парой ничего не значащих фраз.

      А ещё вспоминал