Истории дождя и камня. Инга Лис

тянулась тонкая полоска светлых волос. И выражение лица у него было таким же ошалевшим, как у артаньяновского кузнеца в их первый с Шарлем раз – юноше даже засмеяться захотелось.

      – Д’Артаньян… – мысли кадета отчаянно путались, он с настоящим ужасом чувствовал, как его тело отзывается на прикосновения гасконца и вовсе неподобающим образом. – Погодите… Я думал, мы поговорим…

      – Поговорим? – с коротким смешком лейтенант стал распускать пояс его штанов. – А мне показалось, вы хотите совсем другого…

      А потом он вдруг убрал руки и буквально оттолкнул лионца:

      – Раздевайся!

      Первоначальная растерянность д’Эстурвиля, ещё мгновение назад казавшаяся где-то даже умилительной, вдруг стала дико раздражать.

      Он хотел узнать его ближе? Узнает. А то, что вот таким образом, в том не Шарля вина. В конце концов… мальчишка сам захотел, иначе зачем все эти пожатия рук, разговоры, и… зачем он поцеловал его?

      Лейтенант понял, что угодил в ловушку, расставленную прошлым, и, что самое ужасное, даже близко не представляет себе, как из неё выпутаться.

      Не представляет и просто не хочет.

      – Ну? – рывком стянул с д’Эстурвиля штаны. – Повернись! Вот так, – толкнул кадета на колени. – И не заставляй меня ждать! Тебя ведь, кажется, просветили, что я люблю, когда понимают с первого раза?

      То ли юноша растерялся от такого грубого обращения, то ли просто решил не спорить со своим командиром, но он повиновался молча, и это обозлило гасконца ещё больше.

      Жак… никогда не стал бы терпеть подобное обращение. Только однажды… когда Шарль пришёл к нему после дуэли c Антуаном… но то был особый случай, и кузнец подчинился не из слабости, а потому что знал: по-другому его друг сейчас просто не может.

      Я принял бы тебя любого…

      А этот… это не мой Жак.

      Сжав зубы, чтобы только не выдать своих чувств, гасконец положил руки д’Эстурвилю на плечи. Нет, из-за разницы в росте оказалось неудобно, и тогда лейтенант обхватил его руками за бёдра, рывком заставил сдвинуться к краю кровати.

      Подживающая ладонь немилосердно заболела, но Шарль только обрадовался этой боли. Потому что она вытеснила все остальные, куда более мучительные мысли.

      В какой-то момент подумал с ухмылкой, что будет смешно, если у него ни черта не выйдет, но тело, несмотря на многолетний перерыв, помнило всё.

      И ритм движений, и ощущение крепких, узких бёдер под ладонями – дрожа от злости и нетерпения, он взял д’Эстурвиля чересчур резко, меньше всего заботясь о том, больно ли ему.

      Видимо, всё-таки было больно, потому что молодой человек под ним внезапно охнул громко, выгнулся всем телом и вцепился зубами в собственную ладонь.

      Это как-то отрезвило гасконца, он замедлил движение, склонился к кадету:

      – Что, настолько неприятно?

      С минуту д’Эстурвиль молчал, только дышал тяжело – интересно, мелькнула у него в этот момент шальная мысль, а женщины в первый раз тоже испытывают такие незабываемые ощущения? – но потом всё-таки ответил,