Истории дождя и камня. Инга Лис

именно оттого, что он в этот момент думает о д’Артаньяне?

      И мысли юноши невольно опять вернулись к гасконцу.

      Всё-таки интересно, как бы тот отреагировал, если бы Жак заявил ему о своих желаниях?

      Возможно, снова напомнил бы, что вся эта история – не что иное, как ошибка.

      А возможно, воспользовался бы ситуацией. Как после того разговора в «Сосновой шишке».

      Их первая близость моментально всплыла в памяти во всех своих неприглядных подробностях.

      Желание тут же ушло.

      А вместо этого накатила дикая злость.

      Вот и расслабился.

      Твою мать…

      Кадет подтянул кое-как штаны и сел, принялся тереть виски.

      – Д’Эстурвиль, – сонным голосом сказал в этот момент де Террид, – ну что вы всё крутитесь и не спите?

      – Простите, – Жак постарался ответить спокойно: вот чёрт, интересно, когда тот проснулся?

      Его приятель вздохнул:

      – И что, собственно, не даёт вам покоя? Только не говорите мне, что вы опять думаете о нашем лейтенанте… а то я не пойму вас.

      Молодой человек невольно засмеялся: а ведь Жан даже не подозревает, что попал в точку!

      – Чем ближе мы к Ла-Рошели, тем тревожней у меня на душе. Такое объяснение вам понятно?

      – М-м-м, – задумчиво произнёс де Террид. – А мне кажется, вы врёте, сударь. Ну, кто она? Признавайтесь.

      С минуту д’Эстурвиль молчал, борясь с желанием выговориться, пусть хоть частично, но потом всё-таки взял себя в руки:

      – Не обижайтесь, шевалье, но это… слишком личное.

      – Ого! – Жан даже приподнялся на своей охапке соломы. – Что, всё настолько серьёзно? Или… бесперспективно?

      – Боюсь, и то, и другое, – Жак взглянул за окно, где уже серел скорый летний рассвет. – Ладно, мой друг, досыпайте, пока есть возможность. И уж простите, что разбудил вас. А я пойду во двор, потому что уже всё равно не засну.

      – Не вешайте нос, – де Террид ободряюще улыбнулся ему, а потом улёгся обратно, натянул плащ до самых глаз. – Вот попомните моё слово: возьмём Ла-Рошель, вы вернётесь героем, и ваша строптивая пассия сменит гнев на милость.

      Д’Эстурвиль ощутил, как от этих простых, но искренних слов на душе невольно становится легче.

      – Спасибо, – ответил он и вышел.

      …

      Однако стоило ему оказаться во дворе, как он понял, что восстановить душевное равновесие всё-таки не удастся.

      Потому что неподалёку от сарая, где ночевали кадеты, на поваленном бревне сидел д’Артаньян и просматривал какие-то бумаги. Несмотря на утреннюю свежесть, он был в одной рубашке – только поверх наброшен камзол, – волосы рассыпались по плечам, и гасконец время от времени нетерпеливо сдувал особенно непослушные пряди, которые падали ему на глаза.

      И седины в этих прядях стало намного больше, чем до поездки лейтенанта в Гасконь – а может, это Жаку просто показалось?

      Молодой человек остановился неподалёку, потому что не был уверен, стоит ли подходить, однако гасконец при звуке шагов тотчас