Дерево душ. Елена Арсеньева

лето на дворе!

      – А зачем мне одеваться? – спросил Никита, так страшно зевая при этом, что сам ни слова из того, что сказал, не понял.

      А вот незваный гость, как ни странно, все отлично понял! И ответил:

      – Затем, что пора нам в путь, мэргенушко!

      После этих слов старик подскочил к Никите – и вдруг мягко прикрыл ему лицо своей морщинистой волосатой ладонью.

      – В дальний путь пора, шаманушко! – успел еще услышать Никита – и задохнулся от резкого запаха сена.

* * *

      – Гаки, намо́чи горо! Гиагда горо, чадоа!..

      Никите снилась песня. Снился женский голос – сизый, прохладный, плавно переливающийся, как амурская волна ясным осенним днем. Голос то блуждал в тайге, то взмывал к вершинам синих сопок[1], то исчезал на дне реки, то снова появлялся, качаясь на волнах.

      Голос был знакомый. Никита знал, что слышал его раньше! Он вырос под этот поющий голос! Вырос под мамины песни! И под эту песню! Человек говорит: «Ворон, до моря далеко!» – а тот смеется: «Пешком далеко, а я уже там!»

      Никита знал, что нельзя просыпаться, ведь мамин голос утихнет! – но ничего не смог с собой поделать – и проснулся.

      Однако родной голос по-прежнему выпевал:

      – Гаки, намо́чи горо! Гиагда горо, чадоа!..

      Никита открыл глаза и увидел над собой низкий бревенчатый потолок.

      Что еще такое?!

      Суматошно огляделся.

      Тут не только потолок бревенчатый! Кругом такие же стены с аккуратно проконопаченными пазами. В одной стене вырублено небольшое окошечко, в нем пыльное, мутное, треснутое стекло.

      Над дверью прибита медвежья лапа с пятью растопыренными когтями.

      Никита приподнялся и обнаружил, что полулежит на низкой деревянной лавке. Она была застелена звериными шкурами, вытертыми до пролысин. На них Никита и лежал – одетый, даже в куртке и лыжной вязаной шапке, обутый в незашнурованные кроссовки.

      А мама где?!

      Никита соскочил с лавки и, путаясь в шнурках, выбежал, сильно толкнув тяжелую разбухшую дверь, на крыльцо.

      Призрачно синели дальние сопки, многоцветно сияла под солнцем осенняя тайга, а чуть ниже, под небольшим крутояром, весело скакала по камням прозрачная узенькая, но бурливая речка, вода которой струилась и переливалась под солнцем.

      На другом бережку стояла мама. На ней была клетчатая рубашка и джинсы, заправленные в сапоги до колен. Длинная коса переброшена на грудь.

      Мама поигрывала ее распушившимся концом и смотрела на Никиту.

      Он ясно видел ее лицо: смуглое, круглое, с маленьким улыбчивым ртом, с тонкими, поднятыми к вискам бровями, с длинными узкими глазами, которые сияли такой нежностью, что Никита чуть не заплакал.

      Как давно он ее не видел! Как соскучился по ней!

      Почему все говорили, что мама умерла? Она живая! Вот она!

      Никита спрыгнул к речке, перебежал ее по камешкам, схватил маму за руки, заглянул в ее глаза…

      И тут вдруг настал миг какого-то помрачения, после чего Никита вновь обнаружил

1

Сопками на Дальнем Востоке и в Восточной Сибири называют небольшие горы, холмы. – Здесь и далее прим. автора.