Дерево душ. Елена Арсеньева

рядом с Никитой. Мамины узкие черные глаза смеются, а в руке у нее – маленький бубен.

      Это был не простой бубен. Мама сделала его из Никитиной рубашки.

      Из той, в которой он родился.

      Иногда про какого-то человека говорят: он, мол, родился в рубашке. Вот и Никита так родился.

      Само собой, это была не ситцевая или там шелковая рубашка! Это просто как бы пузырь, в котором младенец до рождения лежит в материнском животе. Потом пузырь лопается, младенец из него выбирается – и появляется на свет. Но некоторые рождаются прямо в пузыре, который почему-то не лопается… И им очень везет, если они при этом умудряются не задохнуться.

      Наверное, именно поэтому считается, что в этой рубашке рождаются особые везунчики и любимчики судьбы. Но Никита на собственном примере может сказать, что это полная ерунда. Иначе разве он остался бы без мамы?!

      Но она, между прочим, очень обрадовалась, что сын родился в рубашке. И поступила так, как поступают в этом случае все нанайские матери. Этот лоскут кожи Улэкэн натянула на пяльцы, сделав маленький бубен, а потом повесила его над кроватью Никиты.

      Конечно, этому крошечному бубну было очень далеко до больших, настоящих, увешанных бубенцами бубнов-унгчухунов, которыми нанайские шаманы – так у них называются колдуны – отгоняют злых духов и приманивают добрых! Но все же мама иногда снимала бубен со стены и тихонько стучала в него одним пальцем.

      На счастье.

      Чтобы напомнить духам: вот есть такой мальчишка – Никита Зеленин, Никита Бочон.

      Так его фамилия звучала по-нанайски.

      Конечно, Никита не помнил, как мама стучала в бубен: знал об этом только по рассказам.

      А потом бубен куда-то исчез. Нет, его не украли, он не потерялся – мама зарыла его в землю, как водится у нанайцев.

      Никита не знал, где зарыт бубен. Об этом даже папа не знал. Это была мамина тайна.

      Так что вспомнить о существовании бубна можно было, только поглядев на ту фотографию, которая висела в Никитиной комнате и на которой мама была еще живой, еще не покинула сына.

      На ту самую фотографию, где сбоку шла надпись: «Моя любовь навеки с тобой, Улэкэн!»

      Те же самые слова написали на могильной плите…

      Когда папа видел, что Никита сидел, уставившись на эту фотографию, он очень огорчался. Поэтому Никита делал это, только когда оставался дома один. Поглядывал то на мамину улыбку, то во двор, словно ждал: вот-вот из-за угла выйдет маленькая, тоненькая и необычайно красивая женщина с длинными черными косами и поднимет глаза к окну третьего этажа, откуда на нее смотрит сын.

      Смотрит и ждет.

      Всегда.

      Каждый день!

      Каждую минуту!

      Уже целый год…

      Вот по этой причине и надо было завтра утром повторять историю и французский. А значит, надо было выспаться. А значит, надо было, чтобы звонок перестал мешать. А значит…

      Никита полязгал многочисленными замками и приотворил дверь. Осторожно высунул нос… и в образовавшуюся щель немедленно порскнуло что-то