Жёлтые плитки. Максим Михайлович Павченко

была привычная ему работа. Но едва ли он сам сразу понял, что может значить одна из случайно произнесённых им фраз, которую он бросил в какой-то рабочий день, когда попытался оправдаться:

      – Вы спросили, что я чувствую. Болезни говорят о том, что человек может ломаться. И никакие чувства не помогут.

      Здесь до всех, кто слышал и кому потом передали, стало доходить. Идея бесчувственности существует, как минимум, столько же, сколько Оле-Виват, – но априори! Её оставили как универсалию и не трогали. А теперь…

      Кроне смекнул быстро: он своим оправданием опёрся, выходит, на принцип самого города! Лучше и придумать нельзя!

      И ещё он удовлетворил пожелания Институтов. В приоритете – теория. Это была первая теоретизация бесчувственности от Кроне!

      Разумеется, сразу чуда не произошло. Кроне пришлось ещё многое озвучить, и подтвердить, и опровергнуть… Кстати, никто точно не может до сих пор сказать, сколько продлились его «осложнения». Средней цифрой называются пять лет.

      Тогда они как будто закончились. И карьера Кроне сразу пошла наверх. Теперь все его исследования преимущественно касались бесчувственности, хотя и не только её, – но так как сама идея получила мощнейший толчок вперёд после выступлений Кроне и стала очень популярной, то и ему покоя не было. Это ощущалось так, что его поняли, но хотели понять ещё больше, – и такая ситуация вынуждала его продолжать работать в этом направлении. Да он и не был против.

      Но и дальнейшая его биография не однозначна. Был период, когда, уже став профессором и будучи в зрелости, он вообще покинул Институт, – и можно только догадываться, почему.

      Десять лет назад он восстановился через четвёртый, и пока последний Институт в его карьере, – Институт Молодёжного района. Должность осталась та же – профессор.

      II

      Седой и старый, Кроне Винч, с оранжевым бейджем, приколотым к карману его выцветшего пиджака, зашёл в свой кабинет на третьем этаже. Встреч с коллегами-профессорами сегодня было много, да и старшие планировщики всё шли к нему за советами. Он всех принимал в другой комнате, – ему там было удобней.

      Разговоры, понятно, шли, в основном, о бесчувственности, так как его в Оле-Вивате, как он ни пытался это опровергнуть, считали чуть не первооткрывателем этого понятия, – во всяком случае, в Институте равных ему не было. Более того, в связи с развитием последней идеи человека как машины желающих узнать что-либо о бесчувственности заметно прибавилось, так как многие стали считать её одной из основных характеристик человека-машины, которая вытекает из самой его природы.

      Кроне Винч негативно отнёсся к этой последней идее. Он до сих пор считает, что сотрудники, занимаясь ею, занимаются формально ничем.

      Особенно его в последнее время стали раздражать некоторые планировщики – любые, – которые всё пытаются исследовать, насколько человек есть машина, через понятие бесчувственности. А нашёлся один сотрудник, который